Претерпевшие до конца. Том 2. Елена Владимировна Семёнова

силком возьмут, Мироныч. Или не помнишь, как они начинали?

      – Пущай попробуют! Я с ружьём против них выйду!

      – Не выйдешь, – отмахнулся Игнат.

      – Это отчего ещё?

      – Оттого, что детёв у тебя девять душ.

      – Да если они против мужиков сызнова пойдут, так не один же я с ружьём окажусь! Мы своё отстоим, не сумлевайся!

      – Годку эдак в восемнадцатом и я так думал. И с ружьишком мне по лесам привелось побродить. Только теперь не восемнадцатый, Мироныч. Тогда они ещё нетвёрдо на ногах стояли, а на юге да в Сибири их благородия им холку мылили. А теперь что?

      – Да зачем им палку пригибать? Зачем до бунтов и кровопролития доводить? Захотели бы – дожали тогда!

      – Тогда не сдюжили. А к тому дали баранам обритым снова шерстью обрасти, чтобы теперь её уже со шкурой вместе снять… Дважды-то остричь – выгоднее! Так что смотри, Мироныч, кабы тебе с твоим острословом-братом на рожон не напороться.

      – Чтобы ни было, а добром они от меня ничего не получат! – сказал Филипп, зло блеснув глазами. – Я не для того на мечту свою всю жизнь горбатился, чтобы им её в раззор отдать!

      Шли самые чёрные дни в году. В канун Нового года власти окончательно закрыли церковь, запретив проводить в ней службы. Однако, одинокий старик-священник тихоновского толка на Рождество открыл храм и начал службу для тех немногих, в основном, баб, кто осмелился прийти. Окончить её не дали: ворвавшиеся чекисты и красноармейцы выгнали прихожанок вон, избив нескольких из них, и увезли в тюрьму батюшку, старого пономаря и ещё троих прихожан.

      А несколько дней спустя, цедя поутру чай с блюдца, Игнат увидел в окно невообразимое: по дороге едва шёл его загнанный жеребец, гружёный какой-то поклажей, поверх которой восседал пропойца Ивашка Агеев, изо всех сил понукавший бедную животину. Этого зрелища уже не могла душа выдержать! Опрометью, не надев ни полушубка, ни валенок, выскочил Игнат на улицу, стащил, матерно ругая, Ивашку с лошади и, опрокинув в снег, расквасил ему опитущую физиономию. После этого он проворно освободил жеребца от поклажи, бросил пытающемуся снегом остановить хлещущую из носа кровь Агееву:

      – На себе тащи, паразит! А коня не замай!

      Ивашка поднялся и хотел было броситься на Игната, но его перехватил за пояс выбежавший из дому сын Матвейка. Агеев вывернулся, погрозил кулаком:

      – Ужо я вам устрою, кулаки проклятые!

      Дома завыла-запричитала Катя:

      – И куда ж ты, старый, полез? Загубить всех нас решил? Детей бы, детей пожалел, дурачина ты!

      – Не мог я видеть, как он моего коня увечит… – хмуро отвечал Игнат, понимая в душе, что жена права.

      – А теперь он заявит на тебя! А им только этого и надо!

      Игнат только глубоко вздохнул, а Катя засуетилась:

      – Сейчас пойду к нему, паразиту, сальца снесу, настоечки своей, ещё чего…

      – Не хватало ещё, чтобы ты перед разными Ивашками унижалась!

      – А лучше мне вдовой с малолетними сиротами остаться? Молчи уже!

      Что