Показания Шерон Стоун. Зуфар Гареев

меня, Жуликов, доиграешься!

      Примерно в эти дни случилось превращение с одним товарищем, который ну совершенно точно не был посвящен ни в какую магию реинкарнации по определению.

      Ну, подумайте сами, как могло коснуться это красивое утонченное учение некого лысого и толстого мужика под 50, который в некоторых сомнительных кругах был известен как Борман.

      Не так давно этот Борман в родной деревеньке Вяльцы отгрохал церквушку, чем заслужил уважение в округе.

      Тем не менее, мы с Мариной рады всем вновь пребывающим. Правда, далеко не всех сажаем в лодочку, не всем обещаем, что отныне они превратились в кулончик на ее шее… в ананасовую важную салфеточку… зубочистку для ковыряния в белоснежных зубах…

      Наш товарищ вышел из церквушки им. Бормана солнечным полднем с тяжелым золотым крестом на шее, который наверняка когда-то являлся экспонатом Эрмитажа.

      …Борман направляется к своей машине, которая за оградой. По пути он вежливо кланяется местным старушкам и каждой щедрой подает. Его сопровождают охранники.

      Бандюго, повернувшись, к церквушке, широко крестится – от души, с поклоном. Потом шумно вздыхает всей грудью.

      – Ну вот, с чистой совестью, так сказать, в дорожку дальнюю… – говорит Борман охранникам. – Он заметно веселеет. – Бог, значит, попускает…

      – Попускает… – улыбаются охранники. – А чего ж нет…

      Все садятся, машина трогается.

      Через тридцать секунд красивый мощный взрыв сотрясает округу. От авто – только клочья. Все крестятся, вышедший из церквушки священник тоже. На байках и скутерах подъезжают восторженные местные тинейджеры, вытаскивая мобильники, чтобы заснять.

      – Класс!

      – Леха, круто?

      – А то!

      Один парнишка выхватил из огня барсетку, сел на скутер и дал газу.

      А золотой крест унесло куда-то к ебеням… Возможно, в Эрмитаж.

      В общем, чудны твои дела, Господи…

      Мысли Чепеля по поводу того, что на него как на последнего лоха спихнули это идиотское дело, с каждым днем становились все мрачнее и мрачнее. А следствие по делу убийства мужа Марины Трегубовой – богатого банкира и сенатора Шалымова – шло своим ходом.

      Чепель вроде бы не торопился (бандитом больше-бандитом меньше), но какая-то странность обстоятельств его настораживала.

      Да, Марина Трегубова была богата, умна и независима, могла чудить сколько угодно, воображая себя героиней Шерон Стоун…

      Но разве наша жизнь похожа на «Основной инстинкт»? Это в кино может быть куча трупов, а в нашей жизни…

      Виктор вышел из лифта (сколько раз говорил себе: мог бы и пробежаться на четвертый этаж, дыхалку поддержать для формы) – и у дверей кабинета поймал себя на мысли: «Дело не в этом, в конце концов…»

      Он вошел в кабинет, бухнулся на стул и честно впервые признался самому себе:

      «Я не могу проводить допросы, это факт. Меня колотит от желания, от ночных или дневных фантазий, сопровождаемых поллюциями. Мне надо выбрасывать сперму и до, и после допросов, – иначе я могу сойти с ума. Я никогда не думал, что женщина-стерва так может