Гробы спасения. Алексей Резник

системы планеты, одураченных им, затаившими жажду мести, недалеких серингейро. Эти яркие красочные фантазии, всегда переполненные изобилием броских тропических красок и сладких экзотических ароматов, призраками невесомых колибри, свирепых пятнистых ягуаров и ревущих обезьян, помогали ему выжить под холодными тоскливыми дождями на бесконечных посевных и уборочных родного колхоза, на дне окопов и на нарах землянки в промежутках между боями на фронте…

      Скрипнула калитка. Дядя Паша повернул голову на скрип – это выходили со двора его семнадцатилетняя внучка Марина, ученица выпускного класса и ее такая же семнадцатилетняя подружка-одноклассница, одетая в аналогичную короткую джинсовую юбку, что и Марина. От обоих за километр несло дешевыми духами и крепкими мужскими сигаретами. На дедушку они раздраженно покосились густо подведенными глазами и у них не нашлось для него ни одного доброго слова. Пошли они, кстати, к своей третьей, ничем от них не отличавшейся, подруге, чтобы уже потом, в наступивших развратных сумерках, втроем запереться на дискотеку местного районного клуба.

      – Маринка, ты к экзамену – то приготовилась?! – сипло прошамкал Павел Петрович беззубым ртом. – А-то на танцы собралась!

      – Приготовилась! – не повернув ради элементарной вежливости головы, словно собака, огрызнулась Маринка, и процедила сквозь зубы, рассчитывая на то, что ее услышит только подружка: – Козел старый – сдохнуть все никак не может!

      Недалекая подружка хихикнула в ответ, выказав тем самым в своем характере полное отсутствие какой-либо почтительности перед убеленной сединами старостью.

      Дедушка догадался, что любимая младшая внучка сказала своей подружке что-нибудь обидное, гадкое в его адрес. Ничья психика так не ранима, как психика стариков и лицо Павла Петровича исказилось от невыносимой душевной боли, но он по-прежнему оставался мужчиной и солдатом, сумевшим пройти живым через четыре года мясорубки Великой Отечественной. Он справился с собой и лицо его приняло прежнее безучастное выражение. Боль в душе, однако, осталась, вместе с упрямым непониманием: откуда в такой молоденькой девочке, тем более, его родной внучке, которую он нянчил на руках, подобная жестокость? Конечно же, он не судил ее сильно строго, уже хотя бы в силу того, что приходился ей родным дедушкой, и она была кровиночкой его погибшего сына, мудро учитывая к тому же объективность сегодняшней реальности, поставившей в полный логический тупик каждого человека его поколения. «Лишь бы в старости, если она конечно доживет до моих лет, ее не обижали так, как обижает она меня. И некому ее будет пожалеть – меня-то уже лет шестьдесят, как не будет на свете». И непрошеные слезы навернулись на глаза. «Да что это со мной сегодня такое?!» – сокрушенно подумал ветеран, – «Как баба, прямо, расклеился! Может, правда – смерть где-то уже совсем рядом! А хоронить-то меня ведь совершенно будет не на что! Нельзя мне сейчас умирать, никак нельзя!» –