Я дрался с бандеровцами. Станислав Смоляков

в послевоенном Луцке стала намного лучше. Город восстановили, благоустроили, содержали в порядке и чистоте. Даже приезжие прибалты нам завидовали. Зимой все улицы освещались красивыми фонарями. Как в сказке! Волыняне после войны в целом были больше настроены на работу, нежели на какие-то повстанческие действия. Недаром нас в советское время прозвали «Красная Волынь». Это сегодня город накрывает влияние «бандеровщины» из Львова и Ивано-Франковска. Жаль…

      Надо отметить, что настоящих бандеровцев сейчас практически не осталось. Тех, кто воевал против советской власти с оружием в руках, и сейчас жив, можно пересчитать по пальцам руки. Приведу вам такой пример: когда я еще служил участковым в селе Новостав, то жил у хозяина, которого порекомендовал сельсовет. Хозяин поселился в кухне, а мне отдал свою комнату. Как-то вечером разговорились… Оказалось, что его сын ушел в лес к бандитам. После разгрома банды прятался на чердаке, где был найден и осужден на 25 лет. Тогда судили строго, по законам военного времени! Выслали его в Сибирь. Потом, уже после того, как отбыл срок, он приехал домой проведать родных. Местные ему сказали, мол, возвращайся, уже можно. Но он отказался, заметив при этом, что ему и там хорошо живется. Есть работа, жена, хозяйство и северная надбавка.

      На пенсию я вышел в 1977 году в звании капитана с должности начальника спецкомендатуры. С зэками воевал крепко! Они у меня не баловали. Но это уже совсем другая история.

      Калинин Виталий Семенович

      Интервью – Юрий Трифонов

      Я родился в Крещенский день, 19 января 1931 года в деревне Ерошкино Яранского района Кировской области. К сожалению, в 2006 году моя родная деревня, так же как и тысячи других деревень и сел в России, исчезла. А ведь появилось Ерошкино еще в XIX веке. В два года у меня умерла мать; когда стукнуло семь годков, ушел из жизни отец, работавший кузнецом в колхозе. Так что остался я на собственном хозрасчете уже с семи лет. Куда деваться? Думал куда-то пойти к родственникам, но везде милиционеры останавливали и, ничего не слушая, возвращали обратно в деревню. В то время вообще было трудно свободно передвигаться, за беспризорниками особо строго следили. Определили в сельский детский дом, приходилось трудно.

      Лет в десять, когда началась война, везде происходила неразбериха, контроль в детдоме сильно ослаб, и я сбежал в Киров. Здесь прибился к группе беспризорников. Жрать, естественно, нечего, а все мы, пацанва, как шакалы голодные. Вижу, что подаяния не дают, время военное, тяжелое, и тогда придумал такой способ. Я подходил к рынку и кричал: «Поднимается! Поднимается!» Пока местные торгашки рты разевали и пытались хоть что-то высмотреть в небе, мои мальчишки собирали ватрушки и пирожки с прилавков. А потом я кричал: «Опускается! Опускается! Опустилось!» И с первым криком ребята сразу же убегали. Они буквально за минуту как будто метлой начисто подметали все прилавки. После таких акций мы убегали и пару дней жили более-менее нормально. Потом я опять что-то придумывал. Так потихоньку стал главным среди беспризорников.