Мерцающие. Тед Косматка

медик по имени Роббинс, тщательно подбирая слова, выражал свой интерес к проекту.

      Эти письма оборачивались телефонными звонками. Голоса в трубке принадлежали адвокатам из тех, что водятся в глубоких карманах. Роббинс работал на консорциум, поставивший себе целью раз и навсегда определить, когда именно возникает сознание у человеческого эмбриона.

      Хансеновские давали ему от ворот поворот, пока сумма не стала семизначной.

      Джереми отловил меня с утра, за сменой кофейного фильтра – рассчитал, я думаю, когда моя оборона слабее всего.

      – Он добивается твоего участия.

      – Не хочу, – сказал я.

      – Роббинс запрашивал конкретно тебя.

      К тому моменту торговля продолжалась уже некоторое время.

      – А я конкретно отказался. – Я насыпал в фильтр молотого кофе и вставил пластиковую сеточку в гнездо. – Не желаю принимать в этом участия – хоть увольняйте.

      Джереми устало улыбнулся.

      – Тебя уволить? Уволь я тебя, мой босс уволит меня. А тебя наймет обратно. Возможно, повысив жалованье. Как раз на мое место и возьмет.

      – Я на твоем месте – страшно подумать! Первым же распоряжением я принял бы тебя обратно, так что, может, все и сложилось бы.

      Кофемашина гудела, темная жидкость лилась в подставку, пока Джереми доставал из шкафа чистую кружку.

      – Точно не согласишься?

      – Точно.

      Видел я, что предлагал этот Роббинс. Надо признать, в своем роде изобретательно. Такое применение эксперимента мне и в голову не приходило. Но я бы к этому на милю не подошел.

      – Ну и ладно, – сказал Джереми. – Так и передам.

      Это было не то же самое, что принять отказ. Он налил себе исходящего паром кофе и прислонился к стойке. Когда заговорил снова, весь босс из него вытек – остался просто Джереми, мой старый друг.

      – Этот Роббинс – большая дрянь, знаешь?

      – Знаю. Видел его по телевизору.

      – Но это не значит, что он не прав.

      – Да, – кивнул я, – и это знаю.

* * *

      Хансен предоставил для эксперимента технических работников. Я не вникал в переговоры по контракту, но и так было ясно, что в Хансене нашли изящный выход, позиционируя себя как нейтральную экспертизу и в то же время всемерно отстраняясь от сомнительных толкований возможного результата. Не так легко пройти по столь тонкому канату.

      Сатвик оказался главным переговорщиком по проекту – и кажется, эта обязанность его особенно тяготила.

      В середине дня я застал его в кабинете. Он ссутулился над мотком оптоволокна, зажав уши тонкими плечами. На лбу узкой полоской была закреплена лампочка и крошечная камера. На плоском экране монитора изображался вид с нее очень крупным планом – провода выглядели канатами подвесного моста, пальцы – древесными стволами.

      – Как идет подготовка?

      Он отложил паяльник. Изображение развернулось, когда он поднял ко мне лицо.

      – Скоро завершающая проверка на дым.

      Я увидел на мониторе свое лицо: огромное, чужое.

      – «Проверка на дым»?

      Он