Лунный свет. Майкл Шейбон

а раввин – бойкий пижон, не способный отрастить даже приличную щетину. Еврей в огромной меховой шапке словно не замечал приближающегося деда, а девочка словно не замечала еврея. Только уже не плакала в три ручья. И вообще не плакала.

      Еврей накинул на девочку пальтишко, уверенным движением поправил воротник у нее на шее и ушел обратно. Когда он входил в дверь, струя воздуха из теплого помещения приподняла край лапсердака, и дед увидел ярко-красные домашние туфли с загнутыми носами. Почему-то они удивили его даже больше, чем присутствие такого еврея в Агавас-Шолом, но, с другой стороны, то, чего дед не знал и не хотел знать про ортодоксальных иудеев, их одежду и обувь, составило бы целую книгу.

      – Не знал, что бывают евреи-эскимосы, – сказал он девочке, подходя к дверям синагоги.

      Она подняла на него глаза. Личико сердечком, припухлые обветренные губы, вздернутый носик шиксы. Бутылочно-зеленые глаза, сухие, без единой слезинки. Может, и впрямь плакала просто от холода.

      – Что? – спросила она.

      – Ты не замерзла?

      Она сунула руки в рукава пальтишка. Кивнула.

      – Тогда почему ты сидишь здесь?

      – Мне два часа нельзя заходить в дом.

      – Вот как? Почему?

      – Потому что я плохая.

      – Поэтому ты должна два часа сидеть на холоде?

      – Да.

      – Наверное, ты как-то особенно плохо себя вела.

      – Да.

      Наказание представлялось чрезмерным, однако о дисциплинарных методах у ортодоксальных иудеев дед знал еще меньше, чем об их обуви. Он глянул через стеклянную дверь, отыскивая глазами еврея в меховой шапке, – может, поговорить с ним? Стены вестибюля – большого спартанского пространства под скошенным модернистским потолком – украшали бумажные купола и арки в персидском духе. Сразу за входом на двух шестах было растянуто полотнище с надписью «Дорога на Сузы» псевдоарабской вязью. У двери в молельный зал топтались несколько человек, и среди них – еврей в шапке. Рядом с ним стояла стройная девушка, наряженная, как ярмарочная Саломея, в браслетах и покрывалах.

      – Замолвить за тебя словечко? – спросил дед. – Могу по блату.

      – Что?

      – Кто тебе велел сидеть два часа на холоде?

      – Я.

      – Ты?

      – Да.

      – Потому что ты плохо себя вела.

      – Угу.

      – Ты себя наказываешь.

      Она кивнула.

      – И что же ты такого плохого сделала, что себя наказываешь?

      – Мама сказала, я говорила невежливо.

      – С кем?

      – С раввином.

      – И что же ты ему невежливого сказала?

      – Я спросила, почему он душится теми же духами, что наша соседка снизу, миссис Полякофф.

      – Ох-хо.

      – Что?

      – Какими духами душится миссис Полякофф?

      – «Джангл гардения».

      Дед рассмеялся. Через секунду осторожно рассмеялась и девочка.

      – Это смешно, – предположила она.

      – Мне