Мои университеты. Сборник рассказов о юности. Сборник

был приятно удивлен, когда увидел, что студент исчерпывающе точно, один в один, воспроизвел решение уравнения Лапласа, приведенное им на лекции. Был, правда, небольшой казус, когда Гриня, отвечая, назвал переменную, обозначаемую греческой буквой «эта», почему-то латинской «эн». Но быстро исправился, еще и пошутив при этом:

      – Наш школьный учитель по математике говаривал, что переменную можно хоть твердым знаком назвать, главное, уравнение правильно решить.

      – Трудно с этим не согласиться, хотя Лаплас все же использовал буквы греческого алфавита, – заметил профессор. Гриня получил «хор.».

      После окончания экзамена пара пожилых преподавателей, поддерживая друг друга под руки, спустилась с крыльца и пошла вдоль здания института. Они не могли не увидеть исписанный мелом асфальт. Научный интерес заставил их всмотреться в буквы и формулы. Супруги с удивлением посмотрели друг на друга – на асфальте светилось решение уравнения Лапласа. Подняв головы, они поняли, что стоят под окном аудитории, в которой проходил экзамен. Из уважения к преклонному возрасту профессора ему всегда отводили аудиторию на первом этаже.

      Еще раз глянув на записи, Николай Николаевич произнес:

      – Да, у писавшего трудно отличить «n» от «ŋ» – и тихо засмеялся.

      В качестве ассистентки в этом Гринином фокусе выступала его жена Маша, поджидавшая под окном, когда муж покажет ей номер доставшегося билета. Машка была с другого потока, где не было матфизики, и что латинская «эн», что греческая «эта», для нее было едино. Она старательно срисовывала то, что было в выданном ей конспекте.

      Однако неблагодарный Гриня вернул себе фамилию Двас, разведясь с Машкой сразу после окончания института. Но перед этим он чуть было не закончил обучение досрочно.

      В начале осеннего семестра нас отправили в колхоз. Чтобы откосить от битвы за урожай, нужны были очень веские причины. Годилась беременность, и хотя у Грини было вполне пивное пузико, закосить под беременного даже он не решился. Нужна была какая-нибудь другая, причем неизлечимая в короткий срок болезнь.

      То, что для другого было бы непосильно, Гриня, когда-то листавший ягодицами конспекты, исполнил без труда. Взглянув на рентгеновский снимок Грининого позвоночника, доктор ужаснулся: как с таким искривлением пациент до сих пор жив, – и недрогнувшей рукой выписал ему справку, освобождавшую от колхоза.

      Гриня не был бездельником, поэтому высвободившийся месяц решил провести с пользой для семейного бюджета. Он подрядился на сезонную работу – продавать дыни с лотка. Зарплата небольшая, но элементарные знания физики, позволявшие манипулировать показаниями весов, давали неплохую прибавку к стипендии.

      Вдруг в один прекрасный сентябрьский день, когда Гриня привычным движением выудил из кучи дынь желтую торпеду и виртуозно подбрасывал ее в руке, нахваливая товар покупателю, случилось непредвиденное.

      – Вот эта – хорошая, сладкая. Смотрите, у нее попка слегка мягкая, а хвостик совсем сухой…

      И