Детство Понтия Пилата. Трудный вторник. Юрий Вяземский

Моисей сказал: «если кто умрет, не имея детей, то брат его пусть возьмет за себя жену его и восстановит семя брату своему».

      Было у нас семь братьев: первый, женившись, умер и, не имея детей, оставил жену свою брату своему;

      подобно и вторый, и третий, даже до седьмого;

      после же всех умерла и жена.

      Итак, в воскресении, которого из семи будет она женою? ибо все имели ее.

      Иисус сказал им в ответ: заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией;

      ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах.

      А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом:

      «Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова»? Бог не есть Бог мертвых, но живых.

      И слышав, народ дивился учению Его.

      А фарисеи, услышавши, что Он привел саддукеев в молчание, собрались вместе.

      Глава шестая

      Отца завоевал

      I. В мае, за десять дней до моего двенадцатилетия, командование сообщило отцу, что его турму переводят на службу в Германию.

      Я помню, как он под вечер пришел домой и объявил матери. Таким я его никогда не видел. С одной стороны, он весь светился от радости и эту радость с великим трудом сдерживал; с другой – с какой-то виноватой тоской смотрел на Лусену, точно собирался нанести ей удар, и уже ударил ее, когда принял решение и собрался. И прямо в атриуме, не войдя к себе в комнату и не переодевшись, не обращая внимания на служанку и на меня, взял Лусену за обе руки, усадил ее на край имплувия и заговорил тоскливым голосом, но радостно и нетерпеливо сверкая глазами: «Придется тебе пожить без меня. Недолго. С полгода. Может быть, год. Пока не устроюсь на новом месте. А потом вызову тебя к себе. Проживешь как-нибудь? Ты ведь у меня умница». (Кстати, обрати внимание, дорогой Луций, на эти «тебе», «вызову тебя», «проживешь» – похоже, что я в его планах и размышлениях никоим образом не фигурировал.)

      Лусена неподвижно на него смотрела и, как мне показалось, перестала дышать. А отец всё менее тоскливо продолжал: «В Иллирике еще не подавлено восстание. И со всей империи туда собраны войска. А в Германии готовятся какие-то крупные дела. Срочно набраны два легиона: восемнадцатый и девятнадцатый. У них нет конницы. И вот, мне предложили. Нет, приказали! Я ведь военный человек!»

      Лусена молчала. И уже совсем радостно отец воскликнул: «Представляешь, мне обещали дать целую алу! И турму мою разрешили взять с собой! Я могу стать префектом конницы! И буду участвовать в настоящих сражениях!» И добавил, зло и торжественно: «В Леоне я был первым турмарионом. А здесь я кто?! Конный полицейский? Вербовщик и воспитатель солдат?… Будто сама не знаешь!»

      «Значит, в Германию?» – наконец спросила Лусена.

      «В Германию!» – сверкнув глазами, сокрушенно покачал головой отец.

      А Лусена опустила взгляд и задумчиво, как бы сама с собой разговаривая, произнесла: «Мы поедем с тобой». (А теперь обрати внимание на это мы.)

      «Обещаю, я сразу же тебя вызову, как только устроюсь на новом месте», – радостно заявил отец.

      «Я поеду с тобой сейчас», – тихо и твердо сказала Лусена и подняла