Дороги хаджа. Самид Агаев

отдавала приказания таким властным тоном, что слуге даже не пришло в голову что-либо возразить.

      – Я только возьму факел, – сказал он, – на обратную дорогу. И двери запру.

      Возясь с замками, он бурчал под нос:

      – Увольнять он меня собрался. Что бы вы без меня делали.

      Зиндан

      Оказавшись за решеткой, Али, как это не странно, испытал некоторое умиротворение. Ему казалось, что теперь он стал на путь солидарности со своей безвременно умершей женой. Он даже почувствовал, что непрекращающаяся сердечная боль отступила. Али долго сидел в неподвижности, размышляя о том, что совестливый человек непременно должен страдать физически, оплакивая близкого. В этом смысле поминальный плач и ежегодные самоистязания по погибшим мученической смертью имамам Хасана и Хусейна были правильны. А когда-то он считал, что это ненужное преувеличение. Размышляя об этом, Али впал в оцепенение, забыв о времени и своем положении узника. Из этого состояния его вывел лязг засова. Али недоуменно взглянул на вошедшего надзирателя, который приложил указательный палец к губам, призывая к молчанию. Появление надзирателя и его совершенно неестественный жест удивили Али, но в следующий момент из-за его широкой спины выскользнула тонкая фигура, в которой он по запаху цветочных масел, узнал Ладу. Она вернула его к действительности. Али встал при ее появлении.

      – Пять минут, – грубым шепотом сказал надзиратель, – только пять минут.

      Он вышел, закрыв за собой дверь.

      – Как тебе удалось? – спросил Али.

      – Золото имеет власть над людьми, – ответила Лада, – ты же знаешь, что я женщина с достатком. Что случилось? Почему тебя арестовали

      – Сегодня на городской площади я рассуждал о том, как следует встречать татар. Рядом оказался осведомитель. Меня вызвали к раису, а там я нечаянно признался в том, что этот город принадлежит мне. И вот я здесь.

      Али развел руками.

      – Ты выбрал, видимо, не самое удачное время для признания, – Лада покачала головой. – Что теперь сделать, чтобы тебя отпустили?

      – Ничего не надо делать. Я хочу сидеть в тюрьме.

      – Почему? Что за странное желание?

      – Мне здесь почему-то легче, чем дома.

      – Вот в чем дело. А я не сразу сообразила.

      От открывшейся ей истины, Лада оказалась в затруднении. И она с чисто женским эгоизмом и непосредственностью спросила:

      – А я? Что мне делать? Я рассчитывала на тебя, твою помощь, твои мудрые советы.

      – Тебе нужно вернуться домой, к родителям, – сказал Али, – вот весь совет.

      – Но я не хочу домой. Мой дом теперь здесь, в Азербайджане, в Нахичевани.

      – Я должен тебя огорчить, – нехотя сказал Али. – Нахичеван теперь в руках монголов. Я узнал это от раиса. Также как и Гянджа. Я не знаю подробностей осады Нахичевани, но с Гянджой все было ужасно. Город разграблен и уничтожен, жители перебиты. Вероятно, Байлакан ждет та же участь. Я думаю тебе все же лучше вернуться домой, чем попасть в рабство монголам. Они хуже собак.

      – А ты? – спросила Лада.

      – Мне все равно. Поначалу я хотел отправиться в путешествие,