Приемный покой. Татьяна Соломатина

А там, как известно, всё нежней и суеверней. Налить чернил и писать историю, короче.

      Виталик, я сейчас на часок отъеду, ты всё равно уже домой не поедешь, я так понимаю?

      – Да какой уже домой…

      – А и правильно, зачем тебе домой? Деньги можно почтовым переводом послать, – заржал Игорь.

      – Ой, уж ты бы лучше помолчала бы…[17] – пропел Виталий Анатольевич.

      – Молчу-молчу. Подстрахуешь, короче. Допишете историю, я как раз приеду. Интерн, пиццу будешь?

      – Буду, Игорь Анатольевич, – улыбнулся Женька.

      – Ну, вот и молодец. А то кривляются тут, «что вы-что вы». В коллектив надо вливаться, раз пришёл. А коллектив у нас сложный и неоднозначный. Скандальное бабьё, мужики-сплетники, скопище несчастных юродивых, злых шутов, добрых царей, незамужних похотливых принцесс и остервенелых климактерических королев. В страшное место ты, парень, попал, – сказал совсем не страшный Боня. – Значит, через час – три пиццы, три пива и три бабы. Последнее – шутка. До скорой встречи в буфете.

      – Да лучше ко мне, в Центр, пойдём. Там места больше, тише и курить можно.

      – Нет, в моём буфете. Потом покурите.

      Игорь Бойцов вразвалочку вышел из обсервационного родзала.

      – Игорь классный мужик, хотя сволочь редкостная, – тут же сказал Виталий Анатольевич Женьке, подтвердив озвученный Бойцовым факт наличия в коллективе мужиков-сплетников. – От него жена ушла недавно, потому что сложная семейная история, сериалы отдыхают, да и характер тот ещё. Теперь он к ней по ночам катается, всё хочет любовника застать. И ещё он импотент.

      – А вы откуда знаете, что он импотент? – честно глядя в глаза старшему товарищу, спросил Женька.

      – Так. За работу! Бери историю и главное оружие врача. Потому что историю родов мы пишем не для себя, а для…

      – …прокурора.

      – Точно! История – документ не исторический и даже не сатирический, а – dura lex sed lex[18] – юридический! Рыба!!!

      – Что, Виталий Анатольевич? – Полная пожилая акушерка с неожиданной прытью выскочила из родзала, где персонал под её командованием гремел металлом и елозил тряпками с дезрастворами.

      – Да не прыгай ты так, не бабки ещё. Муж только через пару часов подъедет. Ты журнал родов записала?

      – Да, Виталий Анатольевич.

      – Надеюсь, Петра Александровича принимающим роды отметила?

      – Естественно! – слегка высокомерно хмыкнула Рыба. И, не удержавшись, добавила: – Не вас же! Вас я в ассистенты. У вас сегодня больше никто не рожает? А то закон парных случаев, знаете ли… – и тут же царственно отправилась в родзал, довольная собой.

      – Вот же, старая задница, – скорее восхищённо, нежели зло сказал Виталий Анатольевич интерну. – Ты вот что запомни. Тут, в обсервации,[19] есть три акушерки, в чьи руки надо смотреть благоговея и просить, просить, просить, чтобы учили. Во-первых, даже не Рыба, а Лось. Чего улыбаешься?

      – Зоопарк какой-то.

      – Сам ты зоопарк.

17

Фраза из песни В. Высоцкого «Диалог у телевизора».

18

Закон суров, но это закон (лат.).

19

Обсервация (лат. observatio – наблюдение). В роддоме отделение, в которое госпитализируются необследованные, температурящие и проч., нуждающиеся в изоляции от здоровых беременных рожениц и родильниц.