Последний из Саларов. Мохаммад-Казем Мазинани

пропустили возчика через границу – но с условием, что он вернется назад только после того, как эпидемия холеры закончится. И он двинулся в путь один-одинешенек. В устрашающей тишине на пустой дороге он слышал голос Великого предка, читающего молитвы. В первом же селении погонщик увидел людей настолько оголодавших, что они ели траву, и цвет их кожи отливал зеленым. Прямо у дороги были свалены трупы умерших от холеры, и никто не решался к ним подойти. Погонщик еле вырвался из лап этих голодных. Но в следующем селении на него напали и отняли всё, что он имел съестного: хлеб и масло, крупный черный изюм, орехи и шарики сухого молока. Даже чай ему не оставили. Хотели и мула отнять, но рыдания, вопли и толика денег позволили отстоять напуганное животное.

      Он двинулся дальше к Наджафу. Ноги уже не держали, и он понимал, что из следующего города живым не выйдет. Нужно было принимать решение. Он не мог вернуться назад и не в силах был добраться до святых гробниц. И он решил, что временно где-нибудь спрячет тело, а в следующий раз все-таки доставит до места назначения.

      Попросив на это разрешения у духа Шазде, возчик свернул с большой дороги. Вскоре он набрел на старые, заброшенные колодцы, ведущие к подземным каналам. Выбрав неглубокий сухой колодец, сгрузил туда гроб и завалил камнями и землей. Прочитал «Фатиху» по покойному, еще раз попросил прощения у него и повернул обратно к границе. Но едва отошел от колодца, как из-за холма выскочил какой-то вооруженный человек и выстрелил в него. Пуля ударила в грудь, рядом с висящим на груди мешочком, в котором он хранил деньги. Погонщик еще сделал несколько шагов и попытался что-то сказать, но колени подогнулись, и он упал, слезы полились из глаз. Умирая, он видел, как этот мужчина-араб подбежал к нему и срывал с него одежду, кошелек с шеи. Выплевывая кровь, успел он взглянуть и на мула, глядящего на него в испуге, и на ручей своей крови, текущей к корням куста возле караванной тропы. В последний миг жизни он вспомнил, что не читал ни полуденный, ни послеполуденный намаз, попытался повернуться лицом к Кибле и не смог. Расстался с жизнью, лежа лицом к востоку. Всё было кончено…

      Мужчина-араб уже похлопывал по крупу мула, обнажив в ухмылке желтые, выступающие вперед зубы. На мясо молодого мула найдется много покупателей, и в этих условиях можно было выручить очень хорошие деньги.

      Дождь лил густыми струями, и казалось, что с неба свисают волчьи хвосты. Из крытого коридора вначале появился толстый живот Эльяса-знахаря, потом и весь он, облаченный в абу из верблюжьей шерсти, в тюбетейке на голове и с торбой через плечо. Глаза его отливали желтым, как и опаловый перстень на его пальце; это было какое-то особенное, ясное сияние. Женщины смотрели на него с любопытством и страхом. Султан-Али, как всегда, стоял при входе в особняк. Но шазде не показывался.

      Эльяс-знахарь прямо здесь, прежде чем с кем-нибудь поздороваться, уже начал свою работу. Словно полицейский инспектор, он осматривал стены, двери; ничто, казалось, не ускользнет от внимательного взгляда. Спустился в подвал