Внучка берендеева. Второй семестр. Карина Демина

приглядывать. И… рассказать кое о чем…

      А и сам-то бледен.

      Взмок.

      Отчего?

      Я пригляделась… а ведь неспроста он брата держит, и волосы евонные, потемневшие от поту, перебирает. Вьются нити силы, протянулись от Еремы к Елисею…

      – Что видишь? – Ерема на мое любопытствие не обозлился. И спрашивал спокойне, да только у меня в грудях вновь заколотилось.

      – Вижу, что ты силой с ним делишься.

      – Верно. На него теперь глянь.

      Глянула.

      И глядела… и долгехонько глядела… выглядывала. И выглядела. Сперва-то только человека и увидала, каковой на полу лежит, не то спит, не то и вовсе помер. Елисей и дышал-то через раз. А сердце едва-едва в грудях стучало.

      После увидела я, что сердце это – будто бы в кольце синем, льдистом. А от кольца того к рукам и ногам нити идут, и натянуты они, тронь одну – зазвенит, мучение сим звоном порождая.

      Не падучая.

      Падучая – болезнь, Елисея же прокляли.

      – Говорил, увидит… а ты…

      – Погоди, – прервал Еську Ерема. – Так что видишь, Зослава?

      Я протянула руку и нарисовала над грудью Елисеевой круг.

      – Проклятье… сердце заперли.

      – Хорошо сказано, – Ерема кивнул. – Заперли, только не проклятье… нарочно его никто не проклинал. Приглядись еще.

      К чему?

      Ах, спросить бы, да только не скажет, поелику нечестно будет сие. И гляжу, щурюся, глаза выпячиваю с натуги. И мнится, скоро сама стану на рака похожею.

      Вон, ужо рябить стало.

      Иль не рябить?

      Вспыхнуло тело Елисеево прозеленью, полыхнуло, потянулось, меняя очертания. И кольцо наружу вывернулось, а с ним и нити, что ослабли, да ненадолго. Вновь дрогнули, натянулись.

      Не человек лежал.

      Зверь.

      – Оборотень? – тихо спросила я.

      – На четвертушку, – так же тихо ответил Ерема.

      Как же оно возможно такое?

      Оборотни… оборотни всякими бывают. Одне родятся в двух ипостасях, и сие есть милость Божинина к детям своим. Да мало их, мыслю, не больше, нежель берендеев. Но есть и иные, Мораною меченые. Сами по воле своей человеческую долю со звериною смешавшие.

      Случается, что живет человек.

      И возжелает силы ли звериной, ловкости, удачи… главное, чтоб желания этого хватило семь клинков сковать с головами волчьими и шкуру добыть. Тогда идет он с этой шкурой в лес, стелет на пню, бьет ножами, а сам с переворотом через ножи эти скочет.

      Будет удача – зверем на ту сторону опустится.

      Да только… звериная суть хитра да сильна, бывает, что и человек не только тело волчье обретает, но и волю, и розум… а то и безумие.

      Ежель добавить, что переворот Мораниным словом вершится, стоит ли ждать, что не переродится перевертень, не поддастся неутолимое жажде, не отзовется на голос, который одно велит: убивать.

      Оттого и боятся люди перевертней.

      Убивают.

      Зачастую, баил дед, вовсе невинных убивают, но Елисей…

      Глава 7, где речь идет об оборотнях и тайнах семейных

      Ерема