Внучка берендеева. Второй семестр. Карина Демина

ж бывает. Горело сердце и перегорело. А насильно милым не будешь.

      – Не понимаю. – Еська кинул в меня комом грязи. – Вот точно не понимаю! Ты выжила, Зося! И не один, не два раза выжила! И дома… и в усадьбе той… на острове. При встрече с подгорной тварью… и потом тоже… подумай. Ты живая! Здесь и сейчас.

      Ну да, живая.

      И знаю, что надо порадоваться, что не иначе как Божиня за плечом моим стояла, да только нету радости. Пустота одна, будто бы это не Арей там, на поле, выгорел, а я…

      – Хорошо… не хочешь так, будем иначе. – Второй ком ударился в плечо. – Ты, помнится, у нас берендеевой крови, а берендеи, слыхал, людей чуют. И значит, будь твой недоазарин скотиной…

      – Он не скотина!

      – Ага, редкого благородства человек, – фыркнул Еська, вновь в меня грязюкою запуская. Да что ж это такое! Я комок стряхнула. – Задурил девке голову, а теперь ходит, нос воротит, будто бы и знать ее не знает…

      – Он…

      От грязи я отмахнулась и встала.

      – Что? А может, нарочно? Кирея подразнить хотел…

      Нет, вот чего ему спокойно не сидится-то?

      – …они ж друг друга любят, что два цепных кобеля… а ты, стало быть…

      Следующий ком грязи разлетелся перед самым моим носом.

      – …дурью маешься. Вот. – Еська отступил, пропуская огненный шарик, каковой, в отличие от прочих, мною сотворенных, и не подумал в грязюку плюхаться. Он вился осою, то подлетая ближе, к самому Еськиному носу, то поднимаясь над головою… – А говорила, что не получается!

      Еська произнес сие и руку выставил.

      Зря эт он.

      Шарик загудел. Затрещал, а после как рассыпался искрами…

      – Твою ж…

      Тихо было на поле.

      Безлюдно.

      А жаль, Еська так матерился – соловьи заслушались бы. А мне совестно сделалось… но я ж не просила его за огневика рукою хвататься! И вовсе… сам виноватый!

      Но все одно совестно.

      – Больно?

      Еська глянул исподлобья и ничего не ответил. Руку рукою обнял, баюкает. А мне… что мне сказать-то?

      – Вышло, да?

      Он тяжко вздохнул.

      – Вот за что мне этакое мучение, Зослава, а? Чем я Божиню провинил…

      – Сам полез.

      – Я ж расшевелить тебя хотел… а еще, чтобы ты голову наконец включила. И думать начала.

      – Про экзаменации?

      – И про них тоже. – Еська руку протянул. – На вот, лечи теперь… но экзаменации, чую, проблема третья. Пока в твоей голове сердечные разлады, наукам там места не хватит. Поэтому начнем…

      Кожа на руке покраснела, пошла мелкими волдырями.

      – Ты сама его выбрала, так?

      Это он про Арея? От же ж… и тепериче не отцепится, а я и сказать ничего не скажу, потому как совесть мучит зело. Ожоги, они страсть до чего болючие. И лечить-то я умею, да больше мазями, нежели магией. И значится, ходить Еське с калечною рукою деньков пять.

      – И значит, увидела в нем чего-то этакого… помимо смазливой рожи.

      – Еська!

      – Увидела, стало быть. Другая, которая поразумней, небось, старшего взял б. А что, он хоть и