Дети Робинзона Крузо. Роман Канушкин

нет пока до этого дела. Нас ждет кое-что поважнее: автобан… Сумрачный немецкий гений выстроил лучшие в мире дороги для лучших в мире автомобилей. Эту фразу повторяет человек в деловом костюме от Armani – монотонный шепот сквозь звуки ночного города. Человек стоит в темноте посреди недавно открывшегося салона продажи автомобилей. И еще запах… Мы ведь знаем, как пахнет снег, который вот-вот начнет таять. Запах спелых арбузов… И нам известно кое-что про эту летучесть новой воды. Говорят, у тех, кто слабо понимает в подобном деле, начинает течь крыша. И они отмахиваются какими-то светско-доверительными фразами – мол, весенняя депрессивная колбасня. Но тут маши – не маши, а от этого «кап-кап» еще не придумали надежных зонтиков. Некоторым же никакие зонты не нужны. Они вдыхают полной грудью влажный воздух, словно там, за снегом и арбузами плещутся воды неведомого тайного моря, и радуются подступающему освобождению.

      Этот человек в костюме от Armani. Его зовут Дмитрий Олегович Бобков; он, между прочим, директор данного предприятия и находится здесь на вполне законных основаниях. Если не задаваться лишними вопросами, – а это всегда правильно, – то можно и не обратить внимания на немецкую кувалду, которую Дмитрий Олегович чуть боязливо поглаживает по пластиковой ручке. Поди их, директоров, разбери. Тем более директоров временных, на первые три месяца, потому как Дмитрий Олегович – птица гораздо более высокого полета.

      Ну, конечно, никакая он не птица – это все глупости, modus operandi языка, но про три весенних месяца – чистая правда.

      Дмитрий Олегович Бобков в автобизнесе давно, больше десяти лет. И до сего момента он по-настоящему гордился тремя вещами. Своей работой: Дмитрий Олегович возглавлял крупнейшую дилерскую сеть, открывал новые автосалоны и даже первые три месяца, пока предприятие не встанет на ноги, директорствовал в них лично. Своей знаменитой на всю Москву еще с советских времен коллекцией антиквариата – когда обычно печальноликие знатоки с трепетным восторгом шепчут друг другу на ухо, что вот этот стол, стул или кресло с обилием тонкой резьбы – не просто анонимное рококо, а подлинный чиппендейл так же, как и тот массив не обычное настоящее красное дерево, а так, на минуточку, обычный хэпплуайт. Ох-ох, уж Дмитрий Олегович знал цену этим быстрым красноречивым взглядам. И ловил кайф. Жадно, словно за всеми тихими благоговением, завистливым восхищением и того же свойства равнодушным снобизмом, таилось нечто гораздо более древнее и могущественное: человеческие соки текли по ирригационным каналам посреди сухой безрадостной пустыни бытия, и вот одно из тех вовсе не многочисленных тайных мест, куда они текли, как раз и занимал Дмитрий Олегович.

      Ну и, конечно, третье – шевелюра. Черные, без малейших, невзирая на возраст, признаков седины, волосы. Роскошный чуб, который Дмитрий Олегович зачесывал по-барски назад.

      Любой мир держится на трех слонах или трех черепахах, как кому угодно. Иногда старушки захиревают и окочуриваются – их уже нет, а мир об этом еще ничего не знает.

      Черепашки Дмитрия Олеговича захворали в начале марта. Сперва он решил, что возникла путаница с документацией. Это было непохоже на немецких партнеров, тем более что возникшая маржа (скромно умолчим, что в пользу Дмитрия Олеговича) оказалась равной стоимости новенькой модели BMW седьмой серии.

      «Вот тебе и Бумер», – отчего-то вспомнил Дмитрий Олегович недавний модный фильм.

      С немцами подобные шутки были плохи. За воровство у них еще с готических времен отрубали руки. Поэтому Дмитрий Олегович отнесся к возникшей проблеме со свойственной ему честностью и ответственностью. Но к тому моменту одна из захворавших черепах уже сдохла. Несколькими днями позже Дмитрий Олегович решил, что сходит с ума. Цепочка подобных умозаключений и привела его ночью в пустынный автосалон и вложила в руки немецкую кувалду.

      Новенький BMW седьмой серии стоял в абсолютной тишине, и лишь свет фар проезжающих мимо автомобилей выхватывал его из густой тьмы. Дмитрий Олегович слышал, как стучит его сердце, ровно и трепетно, может, чуть громче и пронзительней обычного, но, как всегда, оставляя место для любви и надежды. «Сделай это, – шептало ему сердце, – и тогда все снова встанет на свои места».

      Дмитрий Олегович продвинулся еще на шаг вперед и посмотрел на стоящий перед ним лимузин с выражением какой-то детской укоризны. Предательское воображение воспользовалось лазейкой секундной слабины: обрывки страхов, чужих фраз, чужих мнений. «Как же хороша эта машина; сумрачный немецкий… Бумер. Сумасшествие: я здесь, посреди всех этих автомобилей с каким-то ледорубом в руках, видел бы кто меня… Позор, смех, да и только. А если… еще шаг, то обратного хода уже не будет».

      А потом Дмитрий Олегович тряхнул головой, как поступал всегда, чтобы заставить умолкнуть эти чужие голоса и в наступившей внутренней тишине различить голос лишь своей собственной воли. И он сделал этот быстрый шаг вперед, одновременно подняв кувалду. Замах – и тишину рассек свист опускающегося молота, затем страшный грохот визгом и скрежетом взорвал пространство, когда заостренный конец кувалды вошел в соприкосновение с полированной поверхностью роскошного авто и… все. Все! Снова тихо, покойно, пустынно. Ничего не случилось.

      Дмитрий