Война миров. В дни кометы. Герберт Уэллс

налево, и мальчик хлестнул пони, даже не поблагодарив. Мой брат заметил, что дом перед ним и белый фасад террасы за дорогой позади дач окутаны голубоватой дымкой, точно мглой.

      Миссис Элфинстон вдруг вскрикнула, увидев дымные красные языки огня над домами на фоне знойного голубого неба. Среди гула стали выделяться теперь голоса, грохот колес, скрип повозок и стук копыт. Улица круто поворачивала за пятьдесят ярдов от перекрестка.

      – Боже мой! – вскрикнула миссис Элфинстоп. – Куда же вы едете?

      Брат остановился.

      Большая дорога представляла сплошной клокочущий людской поток, стремившийся в давке к северу. Облако белой пыли, блестящей в лучах солнца, поднималось над землей на высоту двадцати футов, окутывало все своей пеленой и не рассеивалось, так как ноги лошадей, пешеходов и колеса экипажей вздымали новые клубы.

      – Дорогу! – слышались крики. – Дайте дорогу!

      На перекрестке улицы и дороги казалось, будто въезжаешь в облако дыма; толпа гудела, как пламя, а пыль была горячей и едкой. Немного дальше горела дача, и клубы дыма стлались по дороге, увеличивая беспорядок.

      Мимо прошли двое мужчин, потом какая-то женщина, перепачканная и заплаканная, с тяжелым узлом. Потерявшая хозяина собака покружилась, высунув язык, вокруг фаэтона, испуганная и жалкая, и убежала, когда брат цыкнул на нее.

      Впереди вся дорога со стороны Лондона казалась сплошным клокочущим среди домов потоком грязных спешивших людей. Черная масса голов и тел делалась более отчетливой в своем напоре у угла, проносилась мимо и снова сливалась в сплошную массу под облаком пыли.

      – Вперед, вперед! – раздавались крики. – Дорогу, дорогу!

      Руки задних упирались в спины передних. Брат вел под уздцы пони. Подхваченный толпой, он медленно, шаг за шагом, продвигался по улице.

      В Эджуере чувствовалось какое-то беспокойство, в Чок-Фарме – паника, но здесь происходило точно переселение народов. Трудно описать движение этой массы – это не походило даже на толпу. Фигуры появлялись из-за угла и удалялась, повернувшись спиной. По краям шли пешеходы, рискуя попасть под колеса экипажей, сталкивались, спотыкаясь о выбоины.

      Повозки и экипажи тянулись вплотную друг за другом. Более быстрые и нетерпеливые иногда и в давке прорывались вперед, заставляя жаться к заборам и воротам вилл.

      – Пропустите! – слышались крики. – Дорогу! Они идут!

      В одной коляске стоял слепой старик в мундире Армии спасения, жестикулируя скрюченными пальцами и вскрикивая: «Вечность, вечность!» Он охрип и кричал так пронзительно, что брат слышал его долго спустя после того, как тот скрылся за поворотом в облаке пыли. Многие, сидевшие в экипажах, подхлестывали лошадей и переругивались; некоторые сидели неподвижно, жалкие, растерянные; другие кусали себе руки или лежали, растянувшись в повозках. Удила были покрыты пеной, а глаза лошадей налиты кровью.

      Тут были кебы, коляски, фургоны от магазинов, повозки, даже почтовая карета, и телега для нечистот