Донбасс для «чайников». Не Украина и не Русь, боюсь, Донбасс, тебя, боюсь!. Олег Измайлов

комнату.

      Впрочем, это и буквально, было так:

      Хмурая, грязная комната редакции… Грязная потому, что в ней я работаю, хмурая потому, что осень, много работы и прочее…

      На столе «три целые ножки, под четвертую кирпич подкладывается», на столе невообразимый хаос. В этом хаосе – властитель я! И утонув в бесконечных стихах, потрясая чьей-то поэмой и отчаянно горланя… распекаю одного из «забойцев», который стоит тут же со своими стихами. Виновен он в том, что пришел в очень нехорошую для меня минуту, сегодня я еду в качестве корреспондента «Всероссийской кочегарки» на военные маневры в Одессу, и поэтому должен работать (какой позор!). Я потрясаю его стихами и ору:

      – Опять о любви? Что вы все о любви пишете? Только вам и тема, что любовь. (Я имею право ругать его: вчера ведь я напрасно ждал его, письмо, и не дождался, поэтому я против всех счастливых влюбленных!).

      – Опять о любви? Довольно!

      И только я уж собрался произнести убийственное «не пойдет!», как раздался возглас:

      – Почту принесли!

      Я бросился за почтой и, выхватив твое письмо, ринулся мимо ошеломленных поэтов в свою комнату, влез на подоконник и начал читать.

      После того, как я прочел твое чудесное, теплое и ласковое письмо, – мне вдруг показалось, что солнце, собственно, довольно весело заглядывает в комнату. К моему удивлению, под окнами моей комнаты оказался цветник, которого я уж давно не замечал.

      И когда я слез с окна и подошел к робко вздыхавшему поэту, я ласково ему улыбнулся и сказал:

      – Так о любви, Федечка? Ну, даешь про любовь! И принял его стихи. Помог ему их обработать и все время смеялся, как ребенок.

      Весь сегодняшний день у меня под знаком твоего письма. Я весел, беспечен и счастлив. Помнишь, как мы с тобой хохотали (часто даже без причины) по вечерам? Помнишь, ты этому удивлялась к все-таки не могла сдержать смех?!

      Я знаю отчего мы так хохотали. Оттого, отчего я и сегодня весел, добр и баловен. От любви, от счастья – счастье оттого, что мы вместе, что мы любим друг-друга, что мы здоровы и молоды, жизнерадостны и уверены в жизни я в ее путях и перепутьях.

      Хорошо любить, Шурка! Весело любить!

      Волошин сказал мне про тебя:

      «Я очень уважаю Шуру, хотя и мало знаю ее. В ней есть какая-то тень тех идеальных девушек, которых изобразил Тургенев, сдержанных, серьезных, чистых и любящих».

      Я готов был расцеловать за это Волошина и даже сдружиться с ним.

      Ведь верно!

      В тебе есть какая-то строгость, строгость, которую я уважаю и которая заставляет меня тебя любить серьезно и крепко,

      Я очень не люблю этих растрепанных, на все готовых и считающих, что ходить с парнем в обнимку есть исполнение высшего революционного долга, этих голубкиных, этих «сверх баб», которых можно обнимать, и которых нельзя любить.

      Я не люблю и «телячьих нежностей», «милой