Легион. Урал Биккузин

надо бороться, так?

      – Конечно!

      – Короче так, Туля, вот тебе бумага, излагай суть дела, только быстрее, времени мало, я отправлю письмо в Верховный суд.

      – В Верховный суд мы на прошлой неделе писали.

      – На этот раз, все серьезнее, в Страсбург.

      – Это который за границей?

      – Точно, Туля, ты наверно знал.

      Туля, высунув от усердия язык, писал свое послание, а Лаптев заранее продумывал, куда они будут писать на следующей неделе. Эх, на этап бы его, козла, но куда его с туберкулезом, и не сдохнет никак, сука.

      – Написал, гражданин начальник!

      – Давай сюда!

      – Вы, прочитайте сначала.

      – Я, Анатолий Емельянович, ни капли не сомневаюсь, что все написанное тобой истинная правда, и ничего, кроме правды.

      – А закурить и заварить.

      «Вот ты наглый, как колымский пидор» – подумал Лаптев, и бодрым голосом ответил:

      – Да не вопрос!

      Лаптев достал из ящика стола пачку примы и заварку чая, завернутую в обрывок газеты.

      – Все, Туля, дуй в барак!

      – А куда вы письмо мое отправите, и когда?

      – Куда надо, Туля и немедленно!

      Что Лаптев и сделал сразу по уходу Тули, мелко порвав сочинение Тули, он отправил его куда надо, в канализацию, и с облегчением спустил воду.

      – Он поплыл и скоро-скоро утонул за поворотом, но не утонула с ним мечта-пропел Лаптев к месту вспомнившуюся песенку про бумажный кораблик. Закурив, он начал собираться домой. Выйдя в коридор, он обомлел:

      – Матерь божья!

      Здоровенный прапор из дежурной части вел маленького сгорбленного зека в робе насквозь пропитанной кровью.

      – Фунтик, твою мать!

      – Здравствуйте, гражданин насальник! – с радостной улыбкой ответил зек.

      Осужденный Якшидавлетов Фуат Гилимханович прожил яркую и насыщенную жизнь. Родился он в далекой и глухой башкирской деревушке, затерявшейся среди дремучих лесов и гор, в многодетной и бедной семье. Мать рано умерла. Отцу до детей дела не было, были дела поважнее, ему нужно было то поддать, то похмелится. Детей это вполне устраивало, ибо, когда отец вспоминал о них, дело кончалось синяками и ссадинами. А как-то в зимнюю пору, отец, перебрав стеклоочистителя, достал двустволку, и юному Фуату, вместе с братьями и сестрами, которые выскочили из дому голые, успев прихватить одно одеяло на всех, пришлось бежать сквозь метель в соседнюю деревню, к родственникам. На их счастье отец их Гилимхан, бывший когда-то лучшим охотником в деревне, в извечной борьбе с зеленым змеем, утратил свою хваленую меткость. Став повзрослее, Фуат, сбежал в город и прибился в цирк уборщиком, убирать дерьмо за животными.

      – Волки хорошие, медведи тоже-охотно рассказывал он Лаптеву тонкости своей бывшей профессии – А, вот тигр пидарас!

      – Почему? – удивился Лаптев.

      – Я щетку сую в клетку, говно убирать, а он, пидор, держит ее лапой, и не пускает.

      – Действительно, пидор. – вынужден был согласится Лаптев.

      В зоне