Коронатор. Симона Вилар

ними стояла нянька девочки, смеясь громко и заразительно, так что ее румяное лицо побагровело, а огромный живот колыхался. В дверь с улыбкой заглядывали горничные и придворные дамы, даже паж-негритенок выбрался из своего угла и обнажил в улыбке крохотные жемчужно-белые зубки.

      Одна Изабелла сидела прямо. В лице ее не было ни кровинки.

      – Довольно! – вдруг резко воскликнула она.

      Ее возглас был словно ушат ледяной воды. Толпившиеся в дверях мигом исчезли, негритенок юркнул за камин, а Маргарет вздрогнула и вцепилась в Анну. Нянька трубно высморкалась и сказала:

      – Я сейчас уведу ребенка, миледи.

      – Постой!

      Изабелла встала, и Анна подумала, что давно не видела сестру в таком гневе.

      – Кто позволил тебе, Анкаретта, входить ко мне без зова, когда я принимаю принцессу Уэльскую?

      Толстуха пожала плечами:

      – Маргарет просилась к тетушке.

      Анна заметила, что нянька девочки вовсе не боится своей строгой госпожи.

      – Если в следующий раз это повторится – я лишу тебя службы и отправлю обратно в деревню.

      Маленькая Маргарет неожиданно расплакалась.

      – Вы напугали ребенка, миледи, – сурово заметила Анкаретта.

      Тогда Изабелла смягчилась, поманила к себе пальцем дочь и, когда девочка подошла, легко коснулась губами ее лба.

      – Вы видите, что разгневали матушку, Маргарет? Анкаретта, сегодня лиши младшую герцогиню сладкого. Вы наказаны.

      – Но ведь она еще совсем крошка! – воскликнула Анна.

      – Детей надо с младенчества держать в строгости, – наставительно сказала Изабелла.

      Когда дверь захлопнулась, герцогиня повернулась к сестре:

      – Считаю, что и тебе не следует забываться, Анна. Что думает прислуга, видя принцессу ползающей на четвереньках? Тебе должно быть стыдно, дорогая!

      Анна вздохнула и, подойдя к окну, распахнула его. Забранное ажурной решеткой, оно выходило на мощенный плоскими плитками двор, где журчал фонтан, ворковали голуби, а вдоль стен тянулись изящные, на итальянский манер, белые аркады. Ее охватила тихая грусть. Она чувствовала, что с каждой встречей все больше разочаровывается в сестре.

      Ребенком она боготворила ее, а теперь все чаще стала замечать, что Изабелла порой бывает раздражительной и спесивой, что она любит подолгу толковать о христианском смирении и умерщвлении плоти, сама же и у себя дома наряжается так, будто готова в любую минуту отправиться ко двору. Сестра словно броней пытается защититься высокомерием, в котором есть единственная, но весьма существенная брешь – ее слепая, по-собачьи преданная любовь к супругу. Анна старалась не думать об этом, но все чаще замечала, что надменная и сухая со всеми, даже с отцом, Изабелла становится суетливой и беспомощной, едва на нее взглянет Джордж. Анна стремилась хоть в этом понять сестру, ведь ей самой пришлось испытать, что делает с женщиной любовь. Не ей судить Изабеллу. Она вспомнила Бордо, вспомнила, сколько безумств сотворила тогда, как упивалась она страстью к Филипу…