Обрученная с Розой. Симона Вилар

мог бы догадаться.

      Ричард усмехнулся:

      – Так как она поживает? Все так же varium et mutabile[27]?

      Ингильрам замялся, крутя перстни на пальцах.

      – Признаюсь… Мой грех. Но пока леди Анна была невестой короля Эдуарда, я уделял ей немало внимания. Но потом… Видите ли, у племянницы епископа Невиля ужасающий характер. Так что, когда государь – да благословит Господь священную особу его величества – на свое счастье обвенчался с леди Элизабет, я прекратил посещения женской обители и более не виделся с леди Анной. Но она по-прежнему живет в аббатстве и, судя по всему, вполне готова принять постриг. По крайней мере, мать Бриджит предлагала ей отрешиться от мира и посвятить себя небесам.

      – Что? Эта дикарка и… монахиня? Слабо верится. Однако, думаю, вам, отче, стоит проводить меня к самой леди Невиль. Монахиня… Гм.

      Они вышли на широкий монастырский двор. Мимо сновали монахи в капюшонах, пощелкивая четками и бормоча молитвы. Солнце светило по-весеннему, в глубоких лужах отражалось небо. Под навесами темнели аккуратно сложенные поленницы. Двое монахов-трудников в подоткнутых до колен подрясниках возились у свинарника, и ноздри Ричарда защекотал крепкий навозный дух.

      Миновав основные постройки Киркхеймского аббатства, герцог и его сопровождающий спустились к реке, где в стороне от мужской обители за высокой беленой стеной располагался женский монастырь сестер-бенедиктинок. За стеной виднелись крытые черепицей скаты крыш, деревья фруктового сада, высокий шпиль с ангелом на шесте. Темные дубовые ворота были наглухо закрыты, но рядом с ними находилась калитка, к которой и направился аббат Ингильрам со своим высокородным спутником.

      Однако внутрь их впустили не сразу. Лишь когда сама мать-аббатиса вышла им навстречу и настоятель объяснил, кто его спутник, она, не вымолвив ни слова, жестом пригласила их войти.

      Едва взглянув на нее, Ричард, несмотря на молодость кое-что понимавший в людях, ощутил, сколь велика разница между настоятелями мужской и женской обителей. Если отец Ингильрам был сластолюбив и сговорчив, то мать Бриджит выглядела подлинной фанатичкой, суровой и непримиримой. К отцу Ингильраму она относилась с явным пренебрежением, была немногословна и крайне нелюбезна.

      В женском монастыре царила тишина. Продвигаясь за настоятельницей по узким и мрачным, но идеально чистым коридорам, Ричард поразился, насколько здешняя обстановка отличалась от веселого гомона мужской обители. Лишь одна монахиня с опущенной головой повстречалась им на пути, скользнув тихо, как тень, и едва ответив на благословение отца Ингильрама. На Глостера она даже не посмотрела. Герцог оглянулся, желая узнать, не проявит ли она обычное для монахини любопытство, но нет – та даже не повернула головы. Что ж, Уорвик знал, что делал, оставляя здесь дочь. Только в такой обители могли укротить строптивый характер Анны.

      Между тем они вошли в небольшую полутемную приемную, и мать Бриджит предложила им присесть. Только тут она сухо осведомилась, чему обязана столь высокой чести. Так же, как ранее аббату Ингильраму, Глостер передал ей список пожертвований

27

Строптива и непостоянна (лат.).