Призраки не умеют лгать. Аня Сокол

мокрую тряпку.

      Короткое распоряжение – и одна из старушек удалилась за документами. На спокойный диалог после выходки Дмитрия рассчитывать было глупо, но я почему-то думала, что монашка кинется на специалиста. Я ошиблась.

      – Что дитя обители делает в миру? – она посмотрела на мой кад-арт. – Да ещё и в такой компании? – гневный взгляд в сторону Дмитрия.

      Я молча убрала кад-арт под свитер. Что делаю? Кто бы мне объяснил сначала.

      Ни малейшего желания ни слушать дальше, ни оставаться в обители не возникло. Скорее наоборот. Где эта пешка, тьфу, монашка с бумагами?

      – Разве нет большего позора для родителей, чем неисполнение предначертания? И разве нет судьбы слаще, чем служение и вера?

      Послушница с тряпкой в руках закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами.

      – Мы можем дать новую жизнь, дитя! Можем защитить! Мы живём в мире с умершими. Они не трогают нас, а мы их. То, что некоторые получают с рождения вместо предназначения, противоестественно, этого можно достичь чистотой и верой, – женщина подошла и взяла меня за руки. Негодование растаяло, его сменила мягкость.

      – Прекрасно, но недостаточно, – голос псионника раздался возле уха.

      Я не заметила, как он подошёл. Вторая пара горячих рук легла на плечи. Длинные шероховатые пальцы заскользили по куртке, гладя, разминая, лаская шею. Всего два удара сердца, и я забыла, где нахожусь и перед кем. Повинуясь лёгкому нажатию, я сделала шаг назад.

      – Методика вербовки не отработана, – он встал, словно отгораживая от монахини. Говорят, тягаться с судьбой себе дороже. Хотя Семафор пытается и вроде добивается успехов, в смысле успешно спивается. – Сперва обличить, а потом подарить надежду. Пресловутые кнут и пряник. Но как-то сыровато выходит, матушка, – попенял Дмитрий. – Не тратьте силы. Она не останется.

      – В храм ведёт множество дорог, – настоятельница выпрямилась, худая, длинная, почти одного роста со Станиным. – Она придёт. Пусть не сейчас, пусть не сюда, но придёт.

      Вернувшаяся монахиня протянула настоятельнице тоненькую папочку из тёмно-синего пластика. Атрибут любой офисной конторы как-то не вязался ни с обстановкой, ни с её обитателями.

      Дмитрий несколько минут изучал её содержимое, и на лбу пролегла озабоченная складка.

      – Разрешение не продлено?

      – Но и не отменено, – возразила настоятельница.

      – Список усопших?

      – Я не вправе тревожить покой сестёр, – удовлетворение, прозвучавшее в ответе монахини, не скрыть никакой смиренной позой.

      – А они вас?

      – Мы всегда жили в мире со всеми Божьими созданиями.

      – У вас на погосте две установленные и разорванные привязки. Это что, тоже длань Господня? – Демон усмехнулся.

      – Среди нас нет людей… ваших способностей. Откуда нам знать.

      – Оттуда. Кто-то же их устанавливал, и я хочу знать, чьи это захоронения.

      – Нет. Мы не позволим трогать умерших. Сёстры заслужили покой.

      – Это