Жертвы заветного сада. Махаммад-Реза Байрами

свел с ним счеты. Личные! Никакой политики не было.

      – Но почему именно здесь убил?

      – Кто теперь знает? Может, он давно за ним шел, а там место укромное. Может, узнал, что он хочет бежать за границу, и решил посчитаться, пока не ускользнет…

      – Нет, всё было не так. Отец Булута свернул к ручью, чтобы набрать воды. Отложил ружье и наполнил флягу или кувшин. Нападавший это увидел – он издали наблюдал. Решил украсть ружье, но завязалась драка, и тот был убит из собственного ружья. Пуля вошла в грудь и вышла со спины. Однако умер он не сразу. Он еще дополз до родника, чтобы напиться, и выпил столько воды, что из дырки от пули текла уже не кровь, а вода.

      – И вроде бы звал на помощь… Истекал кровью, а всё кричать пытался.

      – Следы от крови долго еще оставались на сухой траве. Кровь, видишь ли, так просто не исчезает!

      – Мир-Али сам рассказывал, что видел всадника, скачущего прочь, а из-за плеча или, там, из-под мышки торчало дуло ружья. Поскакал в сторону гор.

      – А Мир-Али что там делал?

      – Он охотился на перепелов. Раскинул сеть на земле и разлегся рядом с ней. Старым армяком накрыл голову, чтобы его не видели, и посвистывал, как перепелиная самка. Как будто на третьем свисте уже прилетели перепела, как вдруг грянул выстрел, и перепела – улетели. Мир-Али выругался, вскочил посмотреть, что там такое.

      – А почему же долговязый сержант спрашивал: вы, мол, уверены, что вчера он был убит? Почему-то думал, что покойник давний.

      – А как он мог быть давний? Разве Мир-Али сам при этом не был? Разве не там он ребенка нашел?

      – Может, для них один день на земле полежал, уже значит давний.

      – Нет, говорят, что убийца не знал, что есть ребенок. Убил взрослого, потом нашел ребенка, лежавшего на траве.

      – …Ты опять замечтался? Что с тобой?!

      Это уже был голос Аршама – Амира, как я его звал по-дружески. Я посмотрел на него, прикидывая: сказать ему это сейчас или нет? Ведь он скоро уедет, может, мы вообще больше не увидимся. Значит, если говорить, то сейчас. Но я остановил сам себя. Нет, оставлю на потом, на более удобное время.

      – Так ты говорил о быке Маш-Энаята?

      – Да всё я уже сказал. Ушел из деревни, чтоб глаза мои не видели.

      – То есть они еще не закончили?

      – Да, так быстро не кончится.

      Что-то с шумом пронеслось мимо. Я обернулся: коричневый комок перекати-поля. Эти шаровидные кустики осенью, при созревании семян, отрываются от корня, и их гонит ветер по степи. В хорошем настроении я, бывало, ловил эти шары и лакомился семенами, по вкусу похожими на кунжутные. Это – одна из тех штучек, которые узнаёшь, когда много бываешь в степи, и я сам это узнал, никто меня не учил. Но сегодня с утра настроение было плохое, и я раза три или больше слышал голос, который кричал что-то или кричал именно мне, или звал куда-то, и я не мог понять, откуда он приходит, что говорит, чего он хочет от меня и от моей души. И как он связан с теми глазами, которые я никак не могу забыть. Глазами мужчины, уходящего прочь и уносящего с собой что-то, что не принадлежало ему, и он твердо, крепко держал это