Жизнь: вид сбоку. Александр Староверов

в подростковую тоску и меланхолию. Вдруг я никому не нужен? Вполне возможно, я урод или лишний человек, как говорили нам на уроках литературы про героев XIX века. Я смаковал свою неприкаянность и тут же, без перехода, гордо презирал жестокий и неправильный мир. А после – выл от унижения, а потом снова гордился и презирал.

      И опять, и снова…

      Но это все в прошлом.

      У меня есть девушка, и мир в ее лице ласкает меня, мир заключает меня в свои дружеские, и даже более того – любовные объятия. Я достойный, важный и успешный член общества.

      У меня есть девушка!

      Дело даже не в сексуальном аспекте девушки. В физическом смысле моя первая девушка первой не была. Но тех, которые были до нее, «девушками» назвать язык не поворачивался. Как бы это пообразнее объяснить… ну, скажем – следующая ступень после онанизма. Поприятнее, конечно, но и постыднее. Потому что об онанизме знаешь только ты, а о следующей ступени знает еще как минимум следующая ступень.

      Как говаривал папаша Мюллер Штирлицу, «что знают двое, то знает свинья». Молодых свиней у нас на Тишинке было целое стадо, а податливых и на все готовых «ступенек» – раз, два и обчелся. Так что пересечения случались. Иногда заклятые враги встречались на подступах к заветным «ступенькам», краснея, опускали головы и мирно расходились в разные стороны. В джунглях было водяное перемирие, а у нас, если мягко выражаться, гормональное.

      С обретением девушки мой социальный статус возрос неимоверно.

      – Ты куда? – спрашивали меня старые дворовые дружки. – Давай мячик погоняем?

      – Не могу, – гордо отвечал я. – Мы с девушкой в кино идем.

      – Эй, Саня, пойдем пивка попьем? – предлагали новые институтские товарищи.

      – Не получится, – притворно горюя, вздыхал я, – моя девушка этого не любит.

      И уж совсем убийственно звучал мой ответ на предложение бывших одноклассников прошвырнуться по улице Горького с целью склеить каких-нибудь чувих.

      – Оно, конечно, неплохо бы… – как бы колеблясь, размышлял я, – да и у девушки моей сейчас месячные…

      В этом месте я делал точно рассчитанную паузу и, насладившись своим величием, строго и по-мужски продолжал:

      – Но нет, не могу, люблю я своего котенка. Понимаете?

      Никогда позже я не чувствовал себя таким крутым.

      И, наверное, уже не почувствую.

      У меня был котенок. Котенок ростом сто семьдесят сантиметров, с небесно-голубыми глазами, пушистыми ресницами и выдающейся грудью!

      И я мог об этом спокойно говорить.

      Меня слушали парни, стоящие на иной ступени социальной лестницы. Они жили впроголодь, они рыскали по Москве с вечно жадными глазами. Отчаявшись, унижаясь и краснея, они шли к девчонкам из своего круга – податливым и за небольшие подарки на все согласным. В крайнем случае они использовали свои руки не только для труда и созидания…

      А я, сияющий и недосягаемый, стоял на вершине.

      Пропасть между нами была гораздо больше, чем между бомжом и всеми участниками списка Форбс, вместе взятыми. Примерно,