Старая «Олимпия». Борис Васильев

адъютант метнулся от машины:

      – Слушаю вас, товарищ генерал!

      – Посылку не всю слопал?

      – Никак нет, товарищ командующий. Не трогал.

      – Отдай девчушке.

      – Сейчас?

      – Ну?..

      – Слушаюсь! – Адъютант кинулся в избу, скользя на утоптанном снегу хромовыми, в обтяжку, сапогами.

      – Так сколько же все-таки лет? – допытывался генерал.

      – Девятнадцать! – отчаянно соврала Катя и покраснела.

      – Нехорошо старику врать, – укоризненно сказал командующий.

      – Я не вру, – тихо сказала Катя. – То есть… немножко.

      – Ну?

      – Семнадцать с четвертью, – честно призналась Катя.

      – Довоевались, – вздохнул командующий и сел в машину.

      Из дома с грохотом вылетел адъютант с фанерным ящичком. Отдал ящичек Кате, скользя, побежал к машине. Катя неудобно держала ящичек на вытянутых руках и с опаской глядела вслед, потому что адъютант был с усами.

      В посылке оказался урюк, и вечером женщины пили в землянке чай. Катины слезы капали на урюк, сладкое мешалось с соленым: машину с командующим и щеголеватым адъютантом накрыло случайным снарядом.

      – Кальсон байковых… Чего потупилась, Катюша? Кальсоны – спасители наши: морозы под сорок…

      Тяжелая рука ложилась на плечо. Сначала Катя ежилась под этой рукой, а потом поняла, что ложится она защищая. От этого открытия жить сразу стало проще: Катя ничего уже не опасалась и вечерами, если не было работы, громко распевала песни.

      – Чего, Катюша, краснеешь?

      Катя не могла объяснить, почему краснеет.

      Краснела от резкого окрика, от пристального взгляда, шуток, соленых анекдотов, мата ездовых и собственной, крепнувшей на пшенном концентрате фигуры.