Любовница французского лейтенанта. Джон Фаулз

находиться под колпаком неусыпной родительской заботы. С тех пор как она появилась на свет, при малейшем ее кашле съезжались врачи; когда она подросла, по малейшей ее прихоти в дом созывались портнихи и декораторы; и всегда малейшая ее недовольная гримаса заставляла папу с мамой часами втихомолку терзаться угрызениями совести. Пока дело касалось новых нарядов и новой обивки стен, все шло как по маслу, но существовал один пункт, по которому все ее bouderies[9] и жалобы не производили никакого впечатления. Это было ее здоровье. Родители вбили себе в голову, что она предрасположена к чахотке. Стоило им ощутить в подвале запах сырости, как они переезжали в другой дом; если во время поездки за город два дня подряд шел дождь, они переезжали в другую местность. Половина Харли-стрит{38} обследовала Эрнестину и не нашла у нее ровно ничего; она ни разу в жизни ничем серьезным не болела; у нее не было ни вялости, ни хронических приступов слабости, характерных для этого недуга. Она могла – то есть могла бы, если бы ей хоть раз разрешили, – протанцевать всю ночь напролет, а наутро как ни в чем не бывало отправиться играть в волан. Но она была так же не способна поколебать навязчивую идею своих любящих родителей, как грудной ребенок – сдвинуть с места гору. О, если б они могли заглянуть в будущее! Эрнестине суждено было пережить все свое поколение. Она родилась в 1846 году. А умерла она в тот день, когда Гитлер вторгся в Польшу{39}.

      Обязательной частью совершенно не нужного ей режима было ежегодное пребывание в Лайме у тетки, сестры ее матери. Обычно она приезжала сюда отдохнуть после лондонского сезона{40}; нынче ее отправили пораньше – набраться сил для свадьбы. Бризы Ла-Манша, несомненно, шли ей на пользу, но всякий раз, когда карета начинала спускаться под гору к Лайму, на лице ее изображалось уныние арестанта, сосланного в Сибирь. Общество в этом городишке было так же современно, как тетушкина громоздкая мебель красного дерева; что же до развлечений, то для молодой девицы, которой было доступно все самое лучшее, что только мог предложить Лондон, они были хуже чем ничего. Поэтому ее отношения с тетушкой Трэнтер напоминали скорее отношения резвой девочки, этакой английской Джульетты, с ее прозаической кормилицей, нежели отношения племянницы с теткой. И в самом деле, если бы прошлой зимой на сцене не появился спаситель – Ромео и не пообещал разделить с нею одиночное заключение, она бы взбунтовалась – по крайней мере, она была почти уверена, что взбунтовалась бы. Эрнестина, несомненно, обладала волей гораздо более сильной, чем мог допустить кто-либо из окружающих, и более сильной, чем допускала ее эпоха. Но, к счастью, она питала должное уважение к условностям и, подобно Чарльзу – что вначале главным образом и привлекло их друг к другу, – умела иронически относиться к собственной персоне. Будь она лишена этой способности, а также чувства юмора, она была бы скверной, избалованной девчонкой; и ее, несомненно, спасало то, что именно так («Ах ты скверная, избалованная девчонка!») она

9

Капризы (фр.).

38

Харли-стрит – улица в Лондоне, где находятся приемные ведущих врачей; в переносном смысле – врачи, медицинский мир.

39

…день, когда Гитлер вторгся в Польшу. – 1 сентября 1939 г.

40

Лондонский сезон – светский сезон (май – июль), когда в Лондоне находится королевский двор и высший свет. Время развлечений, скачек, балов, спектаклей и т. п.