Фантастиш блястиш. Григорий Аркатов

надолго. Толик тем временем уже был в стадии готовности упасть мордой в салат (жаль, что салата не было в наличии), но под порывами последних усилий воли все еще держался. В конце концов, медитация в очередной раз себя исчерпала, и странствующий ковбой вернулся из космоса. И вновь на его пути оказался я.

      – А вот ты знаешь, что я лечу?!

      С этим ответом у меня совсем не срослось. А все потому, что было непонятно, то ли Фролов куда-то летит, то ли все-таки кого-то лечит.

      Пока я раздумывал над лексической многогранностью реплики в слепых потугах уяснить невообразимое, ответ мне выдали авансом.

      – Не знаешь…

      В словах Фролова чувствовалась горечь. От нее мне даже стало за себя обидно.

      «Гена, как ты мог?!»

      – Не знаешь…, – повторил Фролов, видимо для убедительности, – А у меня сердце болит…, просто разрывается…

      «Ну, поплыли», – решил было я, – «Сейчас начнется про однополую любовь».

      Однако Фролов выдал нечто противоположное.

      – Знаешь, без нас вы – малолетние бездельники – не смогли бы учить ваши задрыпанные науки…. А мы…

      – Вы – это кто? – вставил я резкое словцо, не боясь получить по шее.

      Если тебя называют «малолетним бездельником», тут уже не до политкорректности.

      – Мы – это ОРДА!.. – воскликнул Фролов и со всей дури хрякнул кулаком по столу, так что Толик мгновенно пришел в себя.

      «Неужто Золотая?!» – подумал я.

      Меж тем Фролов перешел с лицезрения потолка на лицезрение собственных рук. Он ими и крутил, и вертел, и осматривал их со всех сторон, мысленно пересчитывал пальцы и фаланги. Когда это занятие его утомило, ему удалось сварганить парочку новых реплик:

      – Мы строили демократию, и будем строить ее дальше. Жаль только Боря Ельцин покинул нас…. Но он всегда в наших сердцах. Он жил, живет и будет жить!

      Где-то в голове постепенно складывалось мнение, что тематика однополой любви не так уж и плоха, а вот политика – это полная «Ж». Впрочем, возможно вся эта байда и разрулилась бы сама собой, да только в разговор неожиданно встрял Толик.

      – Да хватит заливать! Ельцин полный лошара.

      И это было роковой ошибкой. Я удостоился чести наблюдать, как постепенно багровеет лицо Фролова, и набухают вены на его шее. Еще мгновение он собирался гневом, а потом правая рука каленой клешней метнулась к горлу Толика.

      – Так что ты там говорил? – спросил Фролов, дыша перегаром в лицо оппонента.

      Толик меж тем начал синеть.

      – Молчишь? Был тут такой же, как ты и тоже Толик. У вас, наверное, это семейное. Так он тоже выступал. И довыступался. А с нашим Лавриновым не стоит шутить. Он такие вещи не любит. Вот Толюсик и получил письмецо в конверте. Ты его сейчас тоже получишь…. Нет, ты у меня его сожрешь…

      Пока Толик все еще продолжал синеть и пыхтеть, Фролов достал из заднего кармана какой-то помятый конверт и стал настойчиво пихать его в рот несчастного домочадца. Обычно подобные сцены видишь в кино. Но если это и было фильмом, то не мешало бы нажать на «паузу», пока одному из героев не стало совсем плохо.

      В