Три дня. Никто не знает, как жить. Дмитрий Помоз

пока что совсем ничего не получается, ведь я маленький мальчик, а взрослые совсем не хотят слышать детей.

      Ведь Вы сейчас итак «все понимаете». А я не хочу так, хочу ничего не понимать и не принимать, хочу бороться со всем и вся.

      Я обязательно сдамся, когда вырасту, а сейчас дайте мне еще немного побороться.

      И пока я сам еще ничего не знаю, то буду сидеть с тетрадкой и записывать то, что мне рассказывает ветер в колодцах дворов, шепчет течение реки и мост, о чем гудят паутины проводов и рисует мерцанием бесконечности звезд чистое небо цвета индиго феноменами глухих вечеров, после того как Вы освобождаете улицы Города от суеты, которую называете – «жизнь». Бесследно исчезая под крышами громадин своих домов, отчаянно тянущихся к небу в попытке затмить его.

      PS. В моих записях очень много «Я», не пойми меня превратно. Ведь единственное настоящее «Я» здесь – это мое желание, чтобы вместо этого личного местоимения Ты ставил свое имя.

      Я спешу

      Как же здесь темно. Бабушка живет в деревне. Только не говорите никому, что я так сказал. Здешние называют ее маленьким городом или поселком городского типа. Тут и правда есть каменные пяти- и трехэтажные дома, а еще красивые деревянные. Я их иногда очень боюсь. В темноте, такой как сейчас, некоторые из них превращаются в «лающие дома». И никогда не угадаешь какой. Бабушка говорит, чтобы я их не боялся, и что это не дом лает, а сторожевые собачки за забором чувствуют незнакомца и лают, предупреждая тебя, что на этот участок лучше не приходить, тем более вечером и без угощения. В собачьем мире так не принято. А вот днем они чаще всего будут рады знакомству! Я всегда верю бабушке, но все равно боюсь, иногда даже плачу, если сразу несколько домов со всех сторон вокруг начинают на меня лаять. Я ведь тоже их не знаю, но не лаю на них. Хотя нет, один раз лаял. Не помню уже, как давно это было, но помню как.

      ***

      Теплым вечером мы гуляли по нашей улочке с мамой и бабушкой. Они о чем-то разговаривали, а я играл в мячик. Вообще помните: на дороге нельзя играть в мячик! И в бадминтон тоже! И рисовать тоже нельзя, даже если Вы уверены, что водителям нравятся ваши рисуночки. Но у нас можно – у нас небольшая дорога! Только опять не говорите никому, что я так сказал, потому что местные называют ее настоящей улицей. И даже название ей придумали большое – Смоленская улица. Смоленск – это город-герой! А наша улица совсем не герой. Если считать героизмом то, что на ней нет ни кусочка асфальта, а вместо него лужи и гранитные камешки в песке, огромные дырищи, как от бомбежек, то тогда да – наша улица герой, настоящий израненный герой! И вот из-за того, что наша улица совсем никакая не улица, а только притворяется ей, по ней почти не ездят машины.

      Мама рассказывала что-то взрослое бабушке, почти шептала на ушко. Весь день она была грустной и на прогулке чуть не плакала. Я всегда вижу, когда мама готова вот-вот