Балатонский гамбит. Михель Гавен

поднял голову. Глаза потемнели от чувств, которые обуревали его.

      – Не волнуйся. Доктор Виланд не только еще не подготовил наркоз, он вообще еще видит десятый сон. Он любит поспать, наш доктор Виланд.

      Вдруг за стеной совершенно ясно послышалось:

      – Да, группенфюрер, слушаю, группенфюрер…

      Маренн подняла голову, откинула длинные, спутанные волосы.

      – Группенфюрер?

      – Там Шлетт. Там Шлетт, и этого достаточно.

      – Будет исполнено, группенфюрер. Непременно, группенфюрер. Завтра же.

      4

      – Прохорова, ты что, не понимаешь, что патроны беречь надо? А ты куда палишь? Ты снайпер или кто?

      – Что-то ты разошелся, Степан Валерьяныч, – спрыгнув с машины, Наталья окликнула знакомого командира роты. – Кого разносишь по кочкам?

      – О, Наталья Григорьевна, давненько не виделись. От генерала к нам?

      Высокий, скуластый, с неизменным биноклем на груди, капитан Иванцов вразвалку подошел к ней, протягивая вперед длинную, с коричневой кистью, руку.

      – Здравия желаем, Наталья Григорьевна, – всю мрачность точно развеяло, капитан заулыбался.

      – Здравствуй, Степан Валерьяныч, – Наталья пожала его руку. – Что, поранили?

      Она заметила, что вторая рука у капитана перевязана.

      – Да так, царапнуло, – отмахнулся он. – Тут свои похлеще немца доведут, пожалуй. Вот ты посмотри на нее, – он показал на невысокую девушку, которая стояла навытяжку, опустив руки и грустно склонив голову.

      – Это снайпер называется. Чему ее только учили в школе? Сейчас для снайперов самая работа, к обороне перешли. А она все мажет и мажет.

      – Так у тебя ж другая снайперша была? – Наталья удивилась. – Комиссовали, что ли?

      – Ну да, Федулова. Да куда ее комиссовать? – он махнул рукой. – Била исправно, ни одного промаха, интуиция, глаз – алмаз. Поранили ее. Так что в госпиталь отправили. А вместо нее кого прислали? Одно название – снайпер. Горе луковое. Руки тонкие, дрожат, вся издергалась. Никакой внимательности, выдержки, психует, и все тут.

      Наталья подошла к девушке. Та испуганно взглянула на нее. «Глаза хорошие, умные, добрые», – сразу мелькнула мысль.

      – Как фамилия? – спросила как можно мягче.

      – Боец Прохорова, товарищ лейтенант, – ответила та тоненько, того гляди, заплачет.

      – Какой это боец, – не унимался Иванцов. – Это же слезы одни, а не боец.

      Он отошел к разбитому дому, около которого две санитарки перевязывали раненых, что-то спросил у одного из них, по звездочкам – лейтенанта, видно, командира одного из взводов.

      – А зовут как? – спросила Наталья девушку.

      – Надежда… я, товарищ лейтенант, – она все-таки не удержалась и слезы потекли, – всю войну на фронт рвалась, да не пускали, в писарях держали, почерк у меня хороший. Но я же хочу, чтоб от меня польза была, я школу-то давно закончила, да опыта нет, все никак не могу привыкнуть.

      – А сама откуда?

      – Из Волхова я, это под Ленинградом, – ответила она. – У меня там мама была, она учительница.