«Свеча горела…» Годы с Борисом Пастернаком. Ольга Ивинская

спокойствием. Почему-то, как будто Бог мне внушил, я поняла, что все это – страшная инсценировка, что Бори здесь не может быть.

      Позже выяснилось, что едва ли не в этот самый день Борис Леонидович писал строки из «Свидания»:

      ‹…›

      Как будто бы железом,

      Обмокнутым в сурьму,

      Тебя вели нарезом

      По сердцу моему.

      …

      И оттого двоится

      Вся эта ночь в снегу,

      И провести границы

      Меж нас я не могу.

      Но кто мы и откуда,

      Когда от всех тех лет

      Остались пересуды,

      А нас на свете нет?

      Но в этот день на свете мы еще были: он – в Переделкине, я – в морге Лубянки.

      Я не знаю, сколько прошло времени, но вот опять залязгала дверь, и опять меня повели – на следующий этап «свидания». Я шла вверх и вниз по бесконечным коридорам и – дрожала; не от страха – от простуды. Холод и сырость на полу морга разом охватили меня и больше не отпускали.

      Когда меня ввели в ярко освещенную комнату, Семенов с многозначительной улыбочкой сказал:

      – Простите, пожалуйста, мы перепутали, и вас повели совсем не в то помещение. Это вина конвоиров. А сейчас приготовьтесь, вас ждут.

      Открылась еще одна дверь – за нею, к моему величайшему удивлению, оказался не Боря, а Сергей Николаевич Никифоров, учитель английского языка Ирочки, о котором я уже подробно писала раньше.

      Пожилой, благообразный С.Н. неузнаваемо переменился: оброс щетиной, брюки расстегнуты, ботинки без шнурков.

      – Вам известен этот человек? – спросил Семенов (вот тебе и свидание с любимым!).

      – Известен, это Никифоров, Сергей Николаевич.

      – Вот видите, вы даже не знаете, каких людей принимаете, – с усмешкой заметил Семенов, – он вовсе не Никифоров, а Епишкин, бывший купец Епишкин, бежавший за границу! Неразборчивый вы человек, бог знает кто у вас бывает в квартире.

      (Потом выяснилось, что купец Епишкин в годы Первой мировой войны уехал в Австралию, а после революции вернулся и, женившись, взял фамилию жены.)

      – Скажите, Епишкин, – обратился к нему следователь, – вы подтверждаете вчерашние показания о том, что были свидетелем антисоветских разговоров между Пастернаком и Ивинской?

      – Да, подтверждаю, был свидетелем, – с готовностью ответил Епишкин.

      – Сергей Николаевич, как вам не стыдно! – возмущенно сказала я. – Вы ведь даже не видели нас вместе с Б.Л.!

      – Не переговаривайтесь, отвечайте только на заданные вам вопросы, – одернули меня.

      Допрос велся в какой-то неимоверно обидной форме, хотя и был, по сути, смехотворным.

      – А вот вы рассказывали, что Ивинская делилась с вами планами побега за границу вместе с Пастернаком и они подговаривали летчика, чтобы он их перевез на самолете, вы подтверждаете это?

      – Да, это было, – тупо отвечал Епишкин.

      Но опять я возмутилась наглой ложью, и, хотя Семенов жестом показал мне на губы, чтобы