В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле. Отсутствует

фактически мусоросборник, по улучшению для природы или по московскому легиону?

      – Мне, – замечаю, – однохренственно. Я насчет мусорных сборников для пользы природы, населения и нашего хозяйства.

      – Так, – говорит, – ясно. Только я вас понимать не окончательно могу. Пройдите вон к той, в очках.

      А как пройтить, когда никак не пройтить? Однако в очках сама меня заметила и кричит:

      – Вы кто и откеда?

      Я ей изображаю, что я Вася, от Сперантова.

      – А, так ты спирант! Мы давно собрамши и ждем. Вот скажу заведывающему, будем тебя обсуждать.

      Ой, думаю, строго.

      – Чего, – говорю, – обсуждать, мне время нет.

      Тут один выходит и высказывает:

      – Прошу на заседание.

      Сразу шум, дискуссия сильней поднялась. Все поперли в другую камеру. Тесно, столы наставлены, а тут двадцать человек, и каждый норовит к двери сесть. Чтобы ему, значит, легче смыться, а другим, наоборот, труднее. Местные меня сразу пихнули, где труднее.

      Вдруг начальник стал произносить слова. Так и так. Долго собираемся, время мало, делов много. Собрание, избрание, аттестация, диссертация – тут он на меня поглядел – и вопрос об овощной базе.

      Трудный этот русский язык, дорогие граждане. Беда, какой трудный! Вся речь посыпана словами с туманным иностранным значением. Очень умный разговор был, как по телевизору. Без высшего образования разобрать можно с трудом. Я-то больше хлопал ушами. Хотя, между прочим, начальник у них свой парень. Так правду и режет. Про все с ними советуется и говорит как с родными. Но, чуть что, сразу:

      – Прошу мне указаниев не делать. Я и так на своем посту должен все время соображать и тревожиться. А теперь бредзащита. Обсуждаем работу спиранта, этого, что ли, Васи. Тема как бы теоретическая, не то на примере конкретно Курской области.

      Опять происходит движение. Одни входят, другие выходят. Кругом зависть и вопросы. Смекаю, что обстоятельства неаккуратно складываются. И желаю тихо смыться. Думал, не заметят. Заметили, дьяволы.

      – Вы куда! Вам вот сейчас надо выступить и все прямо доложить.

      Действительно, говорю, из башки выпало. Зря оробел. Извиняюсь. И выхожу вперед. Гляжу, мигают со стульев – мол, не робей, Вася. Я им тоже знаки делаю. В смысле оставьте беспокоиться, сейчас нажму скурпулезно.

      Заведывающий на меня пристально смотрит и говорит:

      – Чего-то не тово. Вроде не похож. Выражение какое-то странное.

      Которая в очках, та не сомневается.

      – Ерунда, – говорит, – выражение обыкновенно какое, испуганное. Чего и требовалось показать. Так что валяй смелей. Время дорого.

      И вот стал я молоть языком. Струя нашла, сам себе удивляюсь.

      – Вот, – говорю, – если глянуть на теорию с точки зрения. Наступить, к примеру, на самую верхнюю точку и глядеть. Оттеда, с точки, обратно сюды. То тогда конечно. Оно, может, в точности видно и не будет. А если конкретно фактически, то нельзя, дорогие граждане, с вашим полным эгоизмом подходить к явлениям природы.