Одна судьба на двоих. Ольга Покровская

меня!

      Обычно, на четвёртом-пятом гудке трубку снимали, и я слышала его немного запыхавшийся голос:

      – Алло!

      И у меня тут же перехватывало горло, так что трудно было выговорить:

      – Это я.

      Несколько секунд мы оба молчали. Слишком больно, слишком остро было всё, нам обоим требовалась небольшая пауза.

      – Как ты там? – наконец спрашивал Гриша.

      И я всякий раз отвечала:

      – Хорошо, – надеясь вложить в интонацию как можно больше искренности.

      Мне не хотелось, чтобы он волновался за меня, беспокоился и страдал. Я понимала, что он всё равно никак не сможет мне помочь, и мне больно было думать, что он станет метаться, умирая от ощущения собственной беспомощности.

      – У меня всё хорошо, правда, Гриша. Я с братьями очень подружилась, они хорошие. Знаешь, Ванька так меня полюбил. Я ему сказки рассказываю…

      – А тётка? – настороженно выспрашивал Гриша.

      – Тётка… Она тоже хорошая, – сглотнув, говорила я. – Она… Она сыновей своих очень любит, горой за них. И вообще…

      Мне очень хотелось найти в Инге хоть какие-нибудь положительные черты, потому что совсем уж врать Грише я не могла. И всё же, видимо, получалось у меня не очень убедительно, потому что следом Гриша всегда спрашивал:

      – Тебе точно у них хорошо?

      – Конечно, – беззаботно отзывалась я. – Не волнуйся за меня, ладно? Расскажи лучше, как там у вас.

      Гришка начинал рассказывать, и я закрывала глаза, прислонялась затылком к прохладной пластиковой стене и слушала его голос.

      – В порт пришел «Адмирал Ушаков», – рассказывал он. – Ребята гоняли во Владик, скупили у матросов какие-то майки и продавали потом на толкучке. Мишка Жарких – ну помнишь, из параллельного? – зовёт наняться на перегон скота. Стада будут гнать на весенние пастбища, им люди нужны.

      – Это зачем? – спрашивала я.

      – Да там платят неплохо, можно денег подзаработать, – объяснял он. – И тогда… я смогу к тебе приехать.

      У меня тут же сбивалось дыхание от этой смутной надежды. Но слишком радоваться этому я опасалась и потому сразу же меняла тему.

      – А что с дедовским домом?

      – Стоит… – помедлив, отвечал Гриша. – Там доска одна отошла от ветра, я заколотил.

      – Спасибо…

      Мы замолкали. Трудно было говорить вот так – не видя друг друга, ведь в наших отношениях всегда огромную роль играли прикосновения, взгляды, ощущение родного человека рядом.

      – Ты не кисни там, ладно? – снова начинал он. – Правда, всё будет хорошо! Я приеду!

      – И ты не кисни! – отзывалась я. – Я тоже приеду, как только смогу.

      Челюсть сводило от того, как фальшиво звучали наши голоса.

      Переговорный пункт находился на отшибе посёлка. Сразу за ним начинался замусоренный пустырь – в каком-то смысле местная свалка, а за ним темнела полоса леса.

      Как-то раз, когда я вышла оттуда после очередного