На границе стихий. Проза. Сергей Смирнов

в палатку, начинал шуровать в печке, откуда сразу же вылетало пахнущее дёгтем облако серебристой золы и, поскольку сам он ничего не произносил, кто-нибудь не выдерживал:

      – Как там?

      – Опять балбесов разглядывал? – добавлял Паша. – Смотри у меня!

      – Угу… – думая о своём, бурчал Фёдор Иванович.

      Безделье и непогода угнетали его, скучным и ненужным становилось зябкое взвешенное существование, напоминающее неуклюжее и замедленное шевеление коллекционного жучка в коробочке, пришпиленного к вате. А ведь где-то там, далеко и наверху, стояли «каменные люди», прикрыв от солнца тяжёлые шелушащиеся веки, молчаливые и потому мудрые. Они, казалось ему, прошли на земле свой положенный путь, пока не остановились на самой высокой горе, где всегда было солнце, а ветер сух и неприметен.

      Вот только чтό они оттуда видели, кроме его крохотной фигурки, Фёдор Иванович не мог представить, ему очень хотелось увидеть это самому, – ведь связь с ними, с «балбесами», уже была установлена, они звали его к себе. Однако, путь его ещё не был закончен, он, видимо, не заслужил ещё покоя и солнца, и не мудрость, а усталость пока тяжелила ему веки.

      «Не пустит, – думал Фёдор Иванович. – Ему бы только карты месить, да о похождениях своих рассказывать. Как у них просто всё: работа – это не волк, десять лотков отмыли – хорош на сегодня, есть норма! Снег выпал – ещё лучше, отмели, косы под воду ушли, – глаза под лоб и на боковую, в тряпки. И спят часов по двенадцать воронкой кверху. Ах, эта бессонница! Ведь могут и по пятнадцать…».

      Нет, о том, чтобы отпроситься у Пашки на денёк, сходить через две реки, в непогоду, к каменным останцам, он даже не думал.

      «Куда там, ни за что не пустит», – так размышлял Фёдор Иванович, переворачивая в печке сырые тлеющие поленья…

      А потом, – ну, что потом! – чертилась новая пулька, или Фёдор Иванович доставал свой обшарпанный фанерный чемодан, называемый в обиходе «кейсом», на который он с особым удовольствием и грохотом вываливал костяшки домино. Играл Федор Иванович профессионально, с чувством и расстановкой, была это такая же работа, как и всё, что должен выкопать, скайлить или перетащить рабочий съемочного отряда.

      Начальник Паша, перебирая кости, больше помалкивал, равнодушно считал очки и так же равнодушно мешал костяшки, ему не нравилось проигрывать.

      Кеша быстро заводился, лихо бил в фанерное дно чемодана и азартно кричал «гитлера давай!».

      Иногда они пели, пригубив «розовой воды», тогда уж шаляпинский баритональный бас звал их души за собой.

      – Сла-авное мо-оре, священный Байкал!

      Мороз продирал по коже от шаляпинского баса. Вот только слишком отчетливо ощущалась тогда нехватка женского общества, кое-где свербило. А так, джин сидел в своей бутылке и особенно не вякал, глазки строил.

      Было у них и несколько обязательных ежедневных занятий, которые Фёдор Иванович, как самый старший