Трем девушкам кануть. Галина Щербакова

У тебя есть другие критерии? Вот и молчи».

      – Я и молчу, – засмеялся Юрай. – Я молчу, лежу и еду.

      Он совсем уже было отвернулся, но возле окна остановился мужчина и стал слепо вглядываться в стекла. «Ну что ты, дурачок, увидишь? – подумал Юрай. – Это окно не мыли уже пятилетки три». Видимо, человек это тоже понял, потому что повернулся и пошел, слегка шатаясь. И только тогда Юрай сообразил, что это Валдай, но с усами и бородкой. И выпивший. Надо же! Валдай начал пить и форсить. Юрай засмеялся и пожалел, что они не встретились все вместе с Ритой. Он бы их обнял. Он бы им сказал: «Дураки! Не такие уж мы молодые. Вполне и помереть можем, не помирившись».

      «Не пойти ли мне в попы?» – подумал Юрай, поворачиваясь к стенке.

* * *

      Поезд в Горловск приходил с опозданием на сорок минут. Все эти сорок минут Юрай простоял в тамбуре, вспоминая детство и юность, прожитые тут, задавая себе вопрос, а может быть, надо было вернуться сюда после института и не слушать маму, которая сказала: «Все, что угодно, любой Крайний Север или самый Дальний Восток, или какие-нибудь Кара-Кумы, что угодно – только не назад». Мама боялась слов «назад» и «навсегда» больше, чем слово «смерть». Ну, особенно Юрая уговаривать не пришлось. Нашлось ему место в ведомственной газетенке, организация была богатая, и теперь у него, у одиночки, даже квартирка была три на пять, но зато своя, отдельная, «выгородка» из чьих-то барских хором.

      Но тут в эти сорок подъезжающих к родине минут как-то заломило в сердце: террикончики, угольный ветер, шелест кукурузы – все такое смачное, звонкое, родное; сроду у него никаких эмоций не вызывал московский дом, а тут – любая хатка. Любой скворечник… Но знал – чувства эти ненадолго. Пять раз сбегает до ветру и затоскует по складненькому стульчаку. И обеды мамины – объедение, но уже через неделю – сил нет их есть. Хочется колбаски ломтиком, кофе с бараночкой. И разглядывание в упор на улице утомляет, хочется в толпу, чтоб раствориться, потеряться.

      Но это будет потом, а сейчас подплывает Горловск с оглушительным запахом борща, который отменно варят в тамошнем вокзальном ресторане. Почти как мама.

      Прямо рядом с окнами вагона проехала «Скорая».

      «Поплохело кому-то», – подумал Юрай, прихватывая пониже ручек проклятый пакет.

      – Заходи, – кричала ему вслед Алена. – Мы на Котовского, 15. От тебя рукой подать.

      – Ладно, – ответил Юрай. Хорошо, что Рита его подвезет. Пакет без гарантий, это ясное дело. А банки, заразы, все в солидоле. Из стратегического запаса Куликовской битвы. Если еще раз хряснет, то придется отлавливать их на дороге.

      «Скорая» стояла у третьего вагона, и из него выгружали носилки.

      Юрай притормозил, выглядывая Риту. И увидел ее сразу. Она лежала на носилках криво, с повернутой вправо головой, с приоткрытым ртом. На носу ее сидела жирная вокзальная муха, и Юрай согнал эту муху и прикрыл Риту простыней. Этот жест был инстинктивным, но именно из-за него его потом пытали, откуда, мол, знал, что Емельянова мертва. «Откуда? Не знал!» – кричал он. Не знал. Прибежал и укрыл от мухи.

      Хотя – честно – это