Богема. Дафна Дюморье

инстинкт подсказал ей истину. Последовала короткая пауза, пауза, которая нам троим показалась вечностью.

      – Нет, Мама, – ответил Найэл.

      Мария почувствовала, что сердце готово выскочить у нее из груди. Пусть что-нибудь случится, молила она, пусть все будет хорошо. Пусть больше никто не сердится, пусть все любят друг друга.

      – Ты говоришь правду, Найэл? – спросила Мама.

      – Да, Мама, – сказал Найэл.

      Мария бросила на него горящий взгляд. Конечно, он лжет. Серьгу взял Найэл, а потом, наверное, потерял или выбросил. И, видя, как он стоит в своем матросском костюме, несчастный, одинокий, и ни в чем не признается, Мария почувствовала, что в ней нарастает безудержное, отчаянное желание оттолкнуть от него всех взрослых. Подумаешь, пропала какая-то серьга, неужели это так важно? Никто не имеет права причинять Найэлу боль, никто не имеет права прикасаться к Найэлу. Никто и никогда… кроме нее.

      Она сделала шаг вперед и, заслонив собой Найэла, распахнула плащ.

      – Посмотрите на меня, – сказала она. – Посмотрите, что на мне.

      А была она в костюме пажа. Она засмеялась и, хлопая в ладоши, закружилась по комнате, потом, не переставая смеяться, выбежала в дверь, промчалась через кулисы и впорхнула на сцену, где уже собрались почти все гости.

      – Господи, благослови мою душу, – сказал Папа, – что за обезьянка. – Он рассмеялся, и смех его оказался заразительным. Когда Папа смеялся, сердиться было невозможно.

      Он подал Маме руку.

      – Пойдем, дорогая, ты прекрасно выглядишь, – сказал он. – Пойдем и помоги мне справиться с этими негодниками.

      Продолжая смеяться, он вывел ее на сцену, и нас всех поглотила толпа гостей.

      Мы ели цыплят в сметане, мы ели меренги, мы ели шоколадные эклеры, мы пили шампанское. Все указывали на Марию и говорили, как она красива и талантлива; ее расхваливали на все лады, а она расхаживала с важным видом, щеголяя своим нарядным плащом. Селия тоже была прелестна, мила и ravissante[13], и Найэл был очень смышлен, тонок, ну просто numero[14].

      Мы все были красивы, мы все были умны, таких детей еще никогда не бывало. Папа с бокалом шампанского в руке одобрительно улыбался нам. Мама, красивая как никогда, смеялась и ласково трепала нас по голове, когда мы пробегали мимо.

      Не было ни вчера, ни завтра; страх отброшен, стыд забыт. Мы все были вместе – Папа и Мама, Мария, Найэл и Селия, – мы все были счастливы и, ловя на себе взгляды гостей, от души веселились. То была игра, которую мы искусно разыгрывали, игра, которую мы понимали.

      Мы были Делейни, и мы давали банкет.

      Глава пятая

      – Интересно, их брак был действительно удачным? – сказала Мария.

      – Чей брак?

      – Папы и Мамы.

      Найэл подошел к окну и стал задергивать портьеры. Тайна отлетела от сада, в окутавшей его тьме уже не было ничего загадочного. Наступил вечер, шел сильный дождь.

      – Они ушли, и ушли навсегда. Забудем о них, – сказал Найэл.

      Он

13

Восхитительна (фр.).

14

Нечто (фр.).