1917. Российская империя. Падение. Эдвард Радзинский

черноморских проливов. В России складывается весьма пестрая и, главное, – многочисленная «партия войны».

      Но война с Австро-Венгрией не может быть локальной – Германия не собирается оставаться в стороне. 8 марта 1909 года кайзер Вильгельм предъявил России ультиматум: признание аннексии Боснии и Герцеговины или вторжение австрийской армии в Сербию при поддержке Германии.

      Мировая война становилась реальностью. И люди трезвые, опытные, понимавшие слабость плохо вооруженной русской армии, этой войны боялись.

      Генеральша Богданович писала в дневнике: «13 марта… Не дай Бог нам войны… Тогда снова у нас будет революция».

      Понимал опасность войны и Столыпин. Премьер не желал идти на риск, мечтал о «двадцати годах покоя для России» после всех потрясений и трудного усмирения страны. Он помнил слова Александра III: «За все Балканы я не отдам жизни и одного русского солдата».

      Аликс тоже смертельно боялась войны. Она не забыла: японская война кончилась революцией. И еще она знала: в случае столкновения с Германией ее родное маленькое Дармштадтское герцогство станет врагом России.

      Но царь колебался – он с удовольствием выслушивал воинственные речи «Грозного дяди». И дело было не только в том, что, по словам Вырубовой, «Государь до последней минуты страшно любил Николая Николаевича». Просто Ники был истинным Романовым – обожал все военное. Как и его предки, он получил военное образование, прошел подготовку в знаменитом Преображенском полку и до самой смерти сохранил гвардейскую выправку… Российская империя – страна традиционно воинственных царей. Как сказал еще в ХVIII веке граф Никита Панин: «До тех пор, пока у нас не родится царь-калека, мы не дождемся перемены во взглядах». Так что в глубине души Николай хотел войны.

      И тогда пришел черед Распутина. Он умел читать тайные желания царицы. Он знал свою роль. И он ее исполнил. Произошло невероятное – мужик из сибирского села появился на политической арене.

      Распутин решительно выступил против войны! Как и положено «Божьему человеку», он пророчествовал – грозил России поражениями и революцией. Впоследствии царица, вспоминая его тогдашние предсказания, напишет Николаю: «Наш Друг был всегда против войны и говорил, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир из-за них воевал…»

      Она была ему благодарна. И счастлива: оказалось, ее желания удивительно совпали с велениями небес и «Нашего Друга».

      Итак, Столыпин, царица, и, наконец, небеса и «отец Григорий» – все были против войны. И царь дрогнул. Вскоре Совет министров согласился признать аннексию Боснии и Герцеговины. Пресса изливалась в ярости и поношениях, вспоминала о крупнейшей военной катастрофе при Цусиме в недавней войне с Японией. «Дипломатическая Цусима» – так называли это решение в обществе.

      В то, что царский отказ воевать был продиктован желанием Распутина, верили тогда даже самые проницательные люди. В «Том Деле» издатель Распутина Филиппов цитирует умнейшего Сергея