Силуэты. Стихи. Лаэрт Добровольский

v>

      России,

      Здесь изнемогшего в думах о воле, о счастье,

      о вечной

      Доли поэта – певца и пророка, раба и мессии.

      Чёрное горе – пороха чёрная осыпь

      С полок сполохов на снежное ложе синеющей

      тропки;

      Медленно ключ подбирали к судьбе

      прошлогодняя осень.

      Горечь обиды и ревность – настойчиво

      и не торопко.

      Чёрная зависть – смерти искусная завязь

      Острых шипов, напоённых отравой, вонзиться

      готовых

      В душу и сердце, подобно клещам, проникать

      и, буравясь.

      Жертву терзать, отпускать, изводить её

      в приступах новых.

      Чёрные мысли

      бурного моря валами

      Дикой стремнины с собой увлекают в слепую

      кручину;

      Чайка отчаянья кличет под пологом туч,

      над волнами,

      Будто бы в поисках выхода камнем срываясь

      в пучину.

      Чёрному слову черни из высшего света

      Струйка дымка над холодным стволом

      пистолета – уздечка.

      Это по горькому праву последнего шага поэта

      Русской словесности чёрная речка – Чёрная

      речка.

      Мойка, 12

      Под Зимние мосты, под мостик Эрмитажный

      За солнечным лучом, бегущим но волне.

      Взлетают льдины, так убийственно отважны.

      Как в рукопашный бой выходят на войне.

      Как будто в их судьбе сейчас решится что-то.

      Их не остановить и не вернуть назад.

      Сомнения и страх крутого поворота

      Остались позади, а здесь царит азарт.

      О розовый гранит обламывая кромки.

      Вставая на дыбы в критический момент.

      Теснятся льдины, и шуршания негромкий

      Гудит в прозрачной сини аккомпанемент.

      А там, наискосок, левее поворота.

      Где аркой скрыта дверь, не видная с реки,

      К стеклу прижавшись лбом, ждет женщина

      кого-то,

      И чьи-то на столе молчат черновики.

      Константин Батюшков

1.

      Была душа томления полна…

      Всё в этом мире свет неверный излучало.

      Захватывала времени волна —

      Отбрасывала прочь и вновь влекла в начало.

      Когда же словно отблеск заревой

      Сверкал кровавый Марс, готовя к новой сече,

      Ввергал азарт в борьбу, и горевой

      Маячил огонёк мечты о дальней встрече.

      Но – умолкал насытившийся фронт

      И в ножнах засыпал походный меч Ахилла,

      К себе сзывал друзей Анакреонт

      На празднество ума, к экспромту шутки милой.

      Нет, не в холодном северном краю —

      Поэту должно быть под пиний легкой сенью.

      Где вольно пел Торквато жизнь свою.

      Где каждый камень свят его великой тенью.

      Где, как исход мятущейся души.

      Сползает в лоно волн дымящаяся лава —

      Так гения, забытого в глуши.

      Настигнув вдруг, сожжёт нечаянная слава.

      Душа – дальтоник в лаве чёрных дней.

      Разбит рассудок в кровь на остриях безумий…

      Герань в окне и лёгкий тюль над ней,

      А мнится – в Вологде заговорил Везувий…

2.

      Что за странная птица – строка легкокрылая эта? —

      С апеннинских отрогов опять прилетает ко мне,

      Чтоб с оливковой ветвью – с приветом поэту поэта

      Трепет знойного юга моей передать стороне?

      Зеркалами озёр и бескрайних заоблачных высей —

      Отраженья и отзвуки канувших в Лету времён —

      Всё вбирает зрачков этой птицы недремлющий

      бисер,

      Где непраздный о жизни и смерти вопрос затаён.

      С приближеньем всеведущей, всё за меня

      говорящей —

      Только створку открыть, только лист на столе

      положить

      И, душой уловив тонкозвучие рифмы парящей.

      Ритмы сердцебиенья строки самому пережить.

      Не ревнующий, ведаю: стоит несчастью случиться, —

      Впрочем, что за несчастье – предстать перед Высшим

      Судом —

      Эта птица в другое – в чужое – окно постучится.

      Чтобы