Эта горькая сладкая месть. Дарья Донцова

фразу повторяй – «счастлива работать под руководством такого гения».

      – Не слишком ли?

      – В самый раз. У него самооценка высотой с Останкинскую телебашню. Бойся Светки – гадина жуткая. Димка ничего, только глупый очень, ну да он вязаться к тебе не станет. Валерке, зятю, сразу по зубам, как под юбку полезет, и пообещай Виолетте пожаловаться. Композитор ее боится как огня и сразу отвалит.

      – Композитор?

      – Ага, музыку сочиняет, только никто исполнять не хочет. Ты не вздумай понадеяться, что он с тобой трахнется и Светку бросит. А то тут была пара дурочек. Решили москвичками стать. Валерка неразборчив, как павиан, лишь бы дырка была, куда засунуть. Не тушуйся, годок помучаешься, зато диссертация в кармане, да еще работу подыщут. Слышала, мне доцента дают!

      Настя сняла с пояса коричневую коробочку и принялась объяснять мне устройство пейджера.

      Домой я ехала в легком обалдении. Сама много лет проработала в институте. Правда, у нас там не было птиц такого высокого полета, как Павловский. На весь коллектив три кандидата и один доктор наук. Но совершенно нормальные люди, без наполеоновских замашек. Вот, значит, как делаются диссертации! А я-то по наивности полагала, что дело только в хорошо написанной работе. Ну и ну.

      Загнав «Вольво» в гараж, я тихо прокралась в холл – не хватало, чтобы кто-нибудь из детей встретил мать в таком виде. Но не успела я шмыгнуть на лестницу, как из гостиной вышел Аркадий:

      – Мать, ты где шляешься?

      Потом сынок оглядел меня с ног до головы и выпалил:

      – Что это на тебе такое напялено? Где откопала эту красоту невиданную?

      – Не нравится? – фальшиво расстроилась я. – Купила сегодня в бутике, говорят, последняя мода.

      – Ты что задумала? – поинтересовался Кеша.

      – Ничего!

      – Мать, знаю тебя как облупленную. Или рассказываешь правду, или звоню Александру Михайловичу и говорю, что ты затеваешь таинственные переодевания.

      Тяжелый вздох вырвался из моей груди, плохо иметь сына-шантажиста. И совершенно не хочется впутывать сюда Александра Михайловича. Он мой старый и верный друг. Познакомились мы много лет тому назад, когда я подрабатывала в Академии МВД: вбивала в милицейские головы начатки французской грамматики. Группа подобралась редкостная – через двадцать минут после начала занятий бравые лейтенанты начинали отчаянно зевать. Я решила разнообразить занятия и предложила:

      – Вижу, вам скучно читать текст про Красную Шапочку, давайте займемся переводом того, что интересно.

      Курсанты оживились.

      – Давайте! – закричали они. – Нас страшно волнует тема «Описание трупа».

      Я вздрогнула, но взяла предложенный листок и принялась подробно объяснять слова. Пока дело шло о глазах, ушах, почках, было ничего. Но тут вдруг я наткнулась на словосочетание «странгуляционная борозда» и вынуждена была признать поражение.

      – Мальчики, у меня слово «борозда» ассоциируется только с пашней, а прилагательное даже по-русски не понимаю.

      Сидящий на первой парте мужчина оживился:

      – Сейчас