Запад – Россия: тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса. Ги Меттан

в своей исключительной правоте: Брюсселю представляется совершенно естественным, что Европа стремится распространить на весь мир свои либеральные устои, экологические нормы и „демократические“ идеалы. В отношении Москвы она возобновила Drang nach Osten („Натиск на Восток“), но только натиск этот принял теперь новые формы. Россия же со своей стороны за Евросоюзом видит НАТО. Таким образом, мессианство одних порождает защитный национализм других», – пишет Жан-Пьер Шевенман[96].

      Его точку зрения разделяет Юбер Ведрин:

      «С 1992-го года западная политика в отношении России была бесцеремонной, провокационной, жесткой и вялой одновременно, иначе говоря, она отличалась непоследовательностью. Сначала Европа послушалась дурного совета США и учинила ультралиберальный big-bang (электрошок без терапии!), приведший к развалу экономической и социальной структуры СССР и приходу к власти опухшей от награбленного клептократии. Поспешные и легкодумные посулы принять Украину в Евросоюз не могли привести к быстрым и конкретным действиям. А попытки расширить НАТО, приняв в него Грузию, Молдавию, Украину и Азербайджан, предпринятые в годы правления Клинтона, а затем Джорджа У. Буша, были восприняты Москвой как прямая провокация»[97].

      Куда подевались наша любознательность, наше стремление увидеть мир таким, каков он есть, а не каким мы хотим его себе представить? Такие вопросы должны задавать себе интеллектуалы, преподаватели, ученые и исследователи – все те, чья профессия – думать, понимать, объяснять. И журналисты, чья профессия – рассказывать о событиях.

      Почему мы не задаем вопросов?

      Вероятно, первый вопрос, который мы должны сами себе задать – ведь мы же разумные люди или, во всяком случае, считаем себя таковыми – «Почему мы перестали задавать вопросы?»

      Какой смутный страх внушает нам перспектива войти в зазеркалье и посмотреть, что делается с той стороны? Чего мы так боимся, почему избегаем смущающих разум вопросов и гипотез? Боимся, а вдруг Путин окажется прав? А вдруг он не такой страшный, как его малюют? Есть все же вопросы, которые нужно иметь смелость себе задавать.

      Почему в наших газетах, на радио, на телевидении никогда не задают вопросов о законности, об оправданности и, главное, о необходимости военных интервенций Запада? Зато мы без удержу клеймим попытки стран, которые мы считаем второстепенными, защититься от вторжений. Эффективность провозглашена на Западе критерием превосходства, но почему о ней забывают, подводя итоги военных операций за 25 лет? Сомали, Афганистан, Ирак, Ливия, Сирия, а теперь еще бомбардировки ИГИЛ – а где результаты? Что, эти войны привели к миру? Или, может, «демократические» бомбы, сбрасываемые на головы афганских талибов и малийских исламистов, приносят меньше разрушений и страданий, чем российские бомбы, сброшенные на строптивых чеченцев?

      Действительно ли наше представление об окружающем мире настолько объективно, как нам хочется верить? Действительно ли наши действия являются плодом высоких моральных

96

Jean-Pierre Chevènement, «Ukraine: il est temps qu’une parole raisonnable se fasse entendre!». Marianne, 22.05.2014.

97

«Ukraine, comment s’en sortir», интервью Hubert Vedrine. Le Figaro Magazine, 02.05.2014.