Широкий Дол. Филиппа Грегори

Он ведь всю жизнь провел в седле и никогда не падал. Как он мог столь неудачно упасть при таком незначительном прыжке?

      Ненависть к Ральфу заставляла мой разум сохранять полную ясность, и я, глядя матери прямо в глаза, сказала:

      – Я не знаю, мама, что именно там случилось, но мне кажется, что просто седло недостаточно хорошо закрепили. Я пока не вижу иного объяснения. Хуже всего то, что папе пришлось так ужасно страдать. Если бы я была уверена, что виноват конь, я бы тут же приказала его пристрелить. Я бы ни за что не оставила в живых лошадь, погубившую моего отца. Однако это, по всей вероятности, просто трагическая случайность.

      Мать кивнула, по-прежнему не сводя с меня глаз.

      – Теперь нас ждет столько перемен… – помолчав, сказала она. Карета качнулась – это означало, что мы уже свернули на подъездную аллею. – Имение, естественно, унаследует Гарри. Но, видимо, придется нанять управляющего, одному ему тут не справиться. Или ты сама хочешь ему помогать?

      – Конечно же, я стану ему помогать всем, чем смогу! – пылко заверила я мать и осторожно прибавила: – У нас же никогда не было управляющего; папа считал, что заводить управляющего – идея порочная. Я бы тоже предпочла, чтобы мы без него обошлись. Но решение, разумеется, принимать вам, мама… и Гарри.

      Она молча склонила голову, и какое-то время тишину нарушал лишь приглушенный стук копыт по аллее, точно ковром покрытой толстым слоем опавшей листвы.

      – Единственное, что Беатрис всегда любила даже больше своего отца, – это его владения, – вдруг, задумчиво глядя в окно, невнятно промолвила мама каким-то странным голосом, совсем на ее голос не похожим, и почему-то говоря обо мне в третьем лице. Мы с Гарри обменялись недоумевающими взглядами, а она продолжала: – Не было на свете девушки, которая любила бы своего отца столь же сильно, как Беатрис, но эту землю, Широкий Дол, она любила все-таки больше. И если бы она была вынуждена выбирать между отцом и землей, она, по-моему, выбрала бы землю. Для Беатрис большое утешение – думать, что, хоть она и потеряла отца, у нее все еще есть Широкий Дол.

      Мы с Гарри снова переглянулись; он явно был потрясен не меньше меня.

      – Ну-ну, мамочка, – слабым голосом сказал он и потрепал мать по руке, затянутой в черную перчатку, – вы просто расстроены. Успокойтесь. Мы все очень любили папу, и все мы очень любим наш Широкий Дол.

      А мать, отвернувшись от окна и перестав словно пересчитывать про себя стволы деревьев, вдруг так пристально посмотрела на меня, словно хотела проникнуть в самые глубины моей души, прочесть самые сокровенные мои мысли. Я глаз не отвела. Не я совершила это преступление, мне нечего было себя винить.

      – Я буду изо всех сил помогать Гарри, – медленно и отчетливо повторила я. – И папа, наверное, тоже будет где-то рядом с нами. Я все стану делать так, как того хотел он. И буду такой дочерью, какой он заслуживал.

      – Ну-ну, Беатрис, – снова сказал Гарри. Он совершенно не понял тайного смысла моих слов, но уловил