Динка. Валентина Осеева

внимательно смотрит на нее:

      – А второе что ты сделала?

      – А второе... это сливки. Я выпила у Мышки сливки. – Динка глубоко вздыхает и облизывает языком губы. – Я хотела немножко... Мышка сама дала... только попробовать, а я пила, пила и все выпила. – Динка безнадежно разводит руками. – Мышка кричит, а я все пью да пью!

      Легкая грусть обволакивает мамино лицо. Она хочет сказать, что Мышка слабенькая, а сливки стоят дорого, но вместо этого с губ срывается неожиданное обещание:

      – Я куплю тебе сливок тоже.

      – Не надо! – машет рукой Динка. – Я больше не буду их пить. Пусть они провалятся сквозь землю...

      – Не говори глупостей! Я хочу знать, что ты еще делала сегодня? – нетерпеливо прерывает ее мать, торопясь выяснить все преступления дочки.

      – А еще... – Динка стоит в затруднении, она не помнит, что было еще дома.

      Но ее выручает Катя. Она потихоньку отворяет дверь и останавливается на пороге:

      – Дина, ты не забыла сказать маме, что я запретила тебе выходить за калитку, а ты все-таки ушла?

      – Мама, Катя запретила мне выходить за калитку, а я все-таки ушла, – механически повторяет за теткой Динка. Лицо матери темнеет от огорчения и усталости.

      – Смотри, до чего ты довела маму! Она еле дышит уже! – накидывается на девочку Катя.

      – Подожди, Катя! Мы еще не договорили! – с досадой останавливает ее сестра. – Иди. Мы сейчас кончим... Диночка! – обращается она к дочке. – Я хочу, чтобы ты поняла, почему нехорошо делать все то, что ты делала сегодня. Вот счеты... Ведь это вещь, сделанная чьими-то руками. Кто-то трудился, думал, как их лучше сделать, устал этот человек, но сделал...

      – А кто этот человек, мама? – быстро спрашивает Динка.

      – Не все ли равно кто? Какой-нибудь рабочий... Важно, что он трудился, а ты, маленькая девчонка, схватила его труд и давай ломать по ступенькам! Хорошо это, Дина?

      – Я еще не сломала, мама. Я только погнула там железки. Я выпрямлю... и отнесу дедушке Никичу.

      – А потом возьмешь какую-нибудь другую вещь и опять не подумаешь о том, что она сделана чьими-то руками...

      – Нет, я подумаю. Я теперь всегда буду думать, – торопится уверить Динка.

      Мама грустно смотрит на нее:

      – Это только одно плохое, Дина... А другое плохое, что ты не жалеешь сестру, не любишь ее.

      – Я люблю, но забываю, что нельзя шуметь.

      – Чтобы помнить об этом, надо жалеть. Ты же знаешь, что, если Алина расплачется, ее трудно успокоить. А потом у нее так разболится голова, что я всю ночь сижу у ее постели... Так неужели тебе какая-нибудь игрушка дороже сестры? – с болью спрашивает мать.

      – Ох, нет... мамочка, нет... – с испугом бормочет Динка. Перед ней встает бледное лицо Алины с компрессом на голове. – Ох, нет, нет... – бессвязно повторяет она в ужасе от того, что могло бы случиться.

      – Помни же об этом. Жалей ее, Диночка, – с тихой просьбой говорит мать.

      Когда они обе успокаиваются, Динка вспоминает Катю.

      – Мама... я не послушалась и ушла. Она наказала меня... Я не хочу такого наказания, я хочу другое! – взволнованно