Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда. Эндрю Скотт Берг

вы уже заставили его ехать, то чем больше вы толкаете, тем быстрее он будет двигаться. Но если его не удалось сдвинуть с места, можно толкать хоть до смерти, он все равно не поедет.

      Макс был занят так, как никогда прежде, но понимал, что они с Луизой не смогут отказаться от приглашения Фицджеральдов провести с ними уикенд в их особняке в Делавэре. Макс написал Элизабет, что замирает от ужаса при мысли о «количестве представлений, коктейлей, раскрашенных девиц, сигаретного дыма и болтовни» – всех тех вещей, которые он ненавидел и которые, как ему говорили, образованный нью-йоркский издатель должен высоко ценить. И в октябре 1927-го Перкинсы все-таки нанесли Скотту и Зельде визит.

      «В особняке Эллерсли – высоком, крепком, желтом – больше самодостаточности, чем в любом другом доме, в каком я только бывал», – писал впоследствии Макс Хемингуэю. Он был очень старым (по меркам Америки) в окружении разросшихся деревьев. Со стороны парадного входа и с заднего двора сооружение украшали колонны, на втором этаже также имелись веранды, а вокруг особняка до самой реки Делавэр зеленел газон. В воскресенье Макс проснулся раньше остальных и завтракал в одиночестве. Теплый осенний ветер играл занавесками, впуская солнечный свет. «Это было похоже на воспоминание о чем-то давно ушедшем и очень приятном, – написал он потом Элизабет Леммон. – Все это принадлежало тихому прошлому и внушало мне чувство покоя и радости».

      Однако хозяин дома вовсе не чувствовал себя спокойно в этой пасторальной традиционности. Фицджеральд находился в состоянии нервного истощения. Он жестко пил и говорил очень нервно, его руки тряслись. Макс опасался, что Скотта в любую минуту хватит удар, и поэтому прописал ему самый здоровый образ жизни, предполагающий сокращение алкоголя, месяц занятий тяжелыми физическими упражнениями и употребление сигарет «Sanos» без никотина. Зельда же, как с радостью отметил Макс, была здорова и находилась в приподнятом состоянии духа. «Она темпераментная девочка, – написал Макс Элизабет, – рожденная для куда лучшей жизни, чем та, которую она влачит». Позже в том же месяце Фицджеральд приехал в Нью-Йорк повидаться с Максом. Он сказал, что осталось всего пять тысяч слов до завершения романа, но редактору писатель показался слишком взбудораженным, чтобы сейчас же переносить эти недостающие слова на бумагу. Скотт целый час проработал в уставленной книгами гостиной Scribners на пятом этаже, а затем его накрыла очередная волна нервозности. Ему нужно было выйти на воздух, и он настоял, чтобы Перкинс выпил с ним. Неуверенный в эффекте, который это может произвести на Скотта, Макс нехотя согласился и сказал:

      – Хорошо, только если один стакан.

      – Вы говорите так, будто я какой-то Ринг Ларднер, – вскинулся Фицджеральд, однако когда они с Максом выходили из издательства, писатель выглядел куда спокойнее.

      «Мы отлично поговорили за выпивкой, – написал Макс Ларднеру на следующий день. – И я почему-то уверен, что если он закончит роман… а затем по-настоящему отдохнет