Эта страна. Фигль-Мигль

подробностях, Саша взбодрился: да наконец, он же и презентирует людей, которые хотят работать.

      – Они многого не просят, но ведь должна быть какая-то программа интеграции? В вуз нельзя, в школу нельзя… диплом восстановить невозможно.

      – Погоди, не волнуйся. Воскрешённые – это федеральная программа.

      – Я понимаю, что федеральная. Разве местным органам власти не дали полномочия?

      – Мы от себя – что можем. Расселили… все на учёте… Паспорта… поликлиники… Пособие маленькое, я согласен… Но и цены не московские. – Василий Иванович заговорил деловито, как демонстрирующий огород хозяин: здесь огурцы, парничок, там компост привезли; вот жена затеяла альпийскую горку.

      – Я о другом говорю. Речь о работе, а не о пособии. Учёные, экономисты, люди с административным опытом… Они не денег хотят, а места в жизни.

      Василий Иванович засмеялся, с тихими раскатцами и вдруг как-то недобро. Саша понял, что про административный опыт сказал зря.

      – А место в жизни – это что такое, по-твоему?

      Место в жизни – это такое место, к которому всё прилагается: работа, деньги, семья, самооценка. И не важно, что деньги и статус в представлении Василия Ивановича являются особым случаем денег и статуса: каждый человек, появившись на свет, со временем хоть что-то, да получает, и прежде всего – легитимность. Если захочет, поедет в города побольше отвоёвывать место получше. А не захочет, так есть пословица: где родился, там и пригодился.

      – Вы их боитесь?

      – Я только своей совести боюсь и Бога. А вот ты скажи честно Василию Ивановичу, зачем тебе это?

      «Что угодно можно сказать и не подавиться».

      – Случайно всё вышло, заинтересовался. У них никого нет. – Сказал и впервые со всей отчётливостью вообразил это страшное одиночество: где жена? где дети? давно состарились, легли в могилы; страны и той нет – чужая, оскотинившаяся. – Какой-то апартеид получается.

      – Это когда негров в ЮАР трамбовали? – припомнил мэр политинформации своей школьной поры. – Ну ты загнул.

      – Апартеид – это политика сегрегации. Никого не трамбуют. Разным – ну, в случае с ЮАР расам – запрещено смешиваться: работать, жить, учиться, жениться, в ресторан – всё порознь.

      – Да? Разумно.

      – То негры, – сказал Саша, плюнув на политкор-ректность, – а здесь наши русские мужики.

      – Ты ещё этих мужиков не видел. – Василий Иванович оживился. – Всё твердили про вымершие деревни… Вымершие деревни, вымершие деревни! Зато теперь такие стали живые, что без ОМОНа не сунешься. Ну, за область пусть у губернатора голова болит. Или у тебя. Проедь, проедь по деревням, раз с таким интересом. Быстро поубавится.

      – А насчёт этих-то что?

      – Да что «что», пристроим твоих троцкистов. Пиши фамилии.

      Тут у него зазвонил телефон. Василий Иванович полез в карман, глянул – лицо его окаменело, а ноги резво понесли прочь.

      Саша увидел фотографию только потому, что остался в кабинете один.

      Фамилии