Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2. Александр Солженицын

Но ведь ты – любишь меня, и мучаешь.

      Заплакала. Не додержалась дольше. Сразу ослабела, руки повисли, плечи обвисли. Но тут же пришли его руки, с обеих сторон. Искал утешительное:

      – Линуся… Ну нам же не по двадцать лет…

      – Ах, наверно и в сорок! – воскликнула она с такой едкой горечью. – Ах, ещё б и не в пятьдесят!

      – Ни в каких твоих любимых занятиях я тебе давно не препятствую… Но ты уж любишь делать – только что тебе нравится.

      – А ты? – вскинула она живой, сушеющий, сообразительный взгляд. – А ты разве занимаешься не тем, что тебе нравится?

      – Я хотел сказать… ты не обязана делать то, что кому-нибудь нужно, а по большей части и делаешь, что тебе приятно…

      – Да! Я – увлекающаяся натура! И – инициативная! И не надо подавлять моих увлечений, а поощрять их, это в твоих же интересах, тебе же будет легче жить. Я не должна делать ничего такого, что б меня не увлекало. Иначе я не выдержу душевной боли! – Голос её грознел, и глаза опять наливались: – Ты – помни, какую рану ты мне нанёс! Ты думаешь – это всё уже кончено??

      Он похолодел.

      – Ну, не надо, – отговаривал нежно. – Почему ты всё плачешь? Смотри – я же здесь, каждый день, и ничего не случилось. Посмотри, как ты извелась, похудела…

      – А кто меня сделал такой?!

      Опять плохо, не попал.

      – Ты ещё по-настоящему не просил у меня прощения за неё! Ты ещё – не стоял на коленях!

      Алина, уже вплотную к нему, ещё выдвинулась разгорячённым лицом:

      – А что ты понимаешь под обещанием, что – всё кончено, мы – всё исправим?

      Георгий не успевал уловить всех её переходов. Он не совсем понимал, как шёл разговор, как будто главная линия неназванно гнулась сама собой, а произносилось вслух другое. Поймать же той линии он не мог.

      – Это значит, – впечатывала она, – не только, что ты не будешь встречаться с ней, но и: в семье всё должно вернуться на свои места!

      Опять за оба предлокотья, твёрдо, со всей полнотой смысла:

      – Линочка! Я же говорил, повторял, выбрось из головы всякие опасения, я никогда тебя не оставлю.

      Она отмахнулась головой, как от большой мухи, вот тут мешавшей, а руки заняты:

      – Я – горю безпрерывно! И успокоения – нет!

      Гипнотизировала изблизи:

      – Ска-жи. Когда я осенью предлагала – зачем же ты отверг и не дал свободы мне? В тот момент у меня был порыв эту свободу использовать – а ты запретил.

      Запретил? Он такого не помнил.

      Усмехнулась:

      – Да я и сейчас, кому захочу – любому понравлюсь. Только тебе не могу никак. Я просто сдерживала себя до сих пор. В браке мы равны, и я оставляю за собой это право!

      Лицо её пожесточело, повластнело, но от этого сразу и постарело.

      – Запомни! Снисхождения мне не надо. Я добьюсь, чтобы мой приход был для тебя праздником, а не напоминанием долга.

      Она перескакивала, он совсем не успевал.

      – О, если бы у нас были дети, совсем другая была бы жизнь.

      Смотрела