Готическая коллекция. Татьяна Степанова

убийства что? Конечно, работа со свидетельской базой, как скажет Никита Колосов. И даже если большая половина этой самой свидетельской базы ничегошеньки о деле не знает, но все же косвенно старается помочь чем-нибудь, это уже греет душу человека в погонах. Доброе слово и кошке приятно, не то что милиционеру! Потому что вселяет хоть смутную, да надежду, что общими усилиями даже запутанное и темное дело сдвинется с мертвой точки. И блеснет луч надежды. И разгорится заря новой жизни и… Нет, кажется, эта фраза совершенно из другой оперы.

      Так восторженно мыслила Катя, мчась на всех парах и то и дело теряя на лету босоножки-шлепки, устремляясь к зданию почты на площади, – мимо домов, заборов, садов, кур, гусей, важно вышагивающих по дороге навстречу и абсолютно не расположенных уступать дорогу, мимо двух молоденьких мам с колясками и младенцами, мимо юного почтальона верхом на древнем немецком мопеде (год выпуска – никак не позднее середины шестидесятых).

      Позже она кардинально изменила это свое скоропалительное и радужное мнение от знакомства с местными. Честно говоря, скоро от всей этой восторженной чепухи не осталось и следа.

      Участковый Катюшин заседал в опорном пункте. В обнимку с телефоном. Опорный пункт действительно располагался в торце почты – железная дверь, как в противоатомный бункер, а за ней две крохотные комнатушки. Одна – приемная, где на двух стульях сидели в расслабленных позах четверо бритых под братков подростков в спортивных костюмах. Вторая – кабинет, святая святых, где за письменным столом, смутно напоминающим школьную парту, между облезлым сейфом и шкафом, набитым бланками, расположился участковый Клим Катюшин, облаченный на этот раз, согласно уставу, в полную милицейскую форму. Как и положено в часы приема жалоб и заявлений от населения.

      Когда Катя без стука влетела в опорный пункт, он хмуро беседовал с кем-то по телефону, то и дело что-то переспрашивая у пятого подростка, тоже бритого под ноль и тоже вяло и расслабленно раскинувшегося перед ним на стуле. Кате сначала померещилось, что это бритый мальчик, но оказалось, нет – бритая, колючая, как ежик, девочка лет пятнадцати в джинсовом комбинезоне, украшенном бахромой и булавками. На левом предплечье и голом фарфорово-розовом темени девочки синели татуировки.

      – Значит, часто она в гараж ходила? – переспросил Клим снова, перед этим сердито буркнув что-то в трубку и брякнув ее на телефон. Тут он поднял глаза и узрел Катю.

      – Нечасто, чаще все-таки в церковь, про которую вы раньше меня спрашивали. – Голосок у бритой девочки был тоненький и сипло-прокуренный одновременно. – Ей наш немец нравился, ну просто отпад. Я ей говорила: и че ты, Светка, в нем видишь? Длинный шланг, тощий, как разденется на пляже – одни кости, а она…

      – Ну ладно, Рита, спасибо, потом поговорим. Ты иди, ко мне пришли тут. Хм… по делу. – Катюшин, не сводя глаз с Кати, медленно поднялся из-за стола.

      Рита-ежик стрельнула в сторону Кати хитрыми глазками, сползла со стула и вильнула за дверь.

      – Я всю ночь не спал, думал, волновался – как ты,