Юнкера. Александр Иванович Куприн

который, вместо того чтобы дожидаться, пятился назад и говорил преувеличенно громко и торопливо:

      – Кто вы такой? Что вам от меня надо, черт возьми?

      Голос у него вздрагивал, и это сразу ободрило юношу. Давид снова сделал два шага к Голиафу.

      – Я Александров. Алексей Николаевич Александров. Вы меня знаете.

      Тот ответил с принужденной грубостью:

      – Никого я не знаю и знать не хочу всякую дрянь.

      Но Александров продолжал наступать на пятившегося врага.

      – Не знаете, так сейчас узнаете. Сегодня на кругу вы позволили себе нанести мне тяжелое оскорбление… в присутствии дамы. Я требую, чтобы вы немедленно принесли мне извинение, или…

      – Что или? – как-то по-заячьи жалобно закричал Покорни.

      – Или вы дадите мне завтра же удовлетворение с оружием в руках!

      Вызов вышел эффектно. Какого рода оружие имел в виду кадет, – а через неделю юнкер Александров, – так и осталось его тайной, но боевая фраза произвела поразительное действие.

      – Мальчишка! Щенок! – завизжал Покорни. – Молоко на губах не обсохло! За уши тебя драть, сопляка! Розгой тебя!

      Всю эту ругань он выпалил с необычайной быстротой, не более чем в две секунды. Александров вдруг почувствовал, что по спине у него забегали холодные щекотливые мурашки и как-то весело потеплело темя его головы от опьяняющего предчувствия драки.

      – Казенная шкура! – гавкнул Покорни напоследок.

      Но тут произошло нечто совершенно неожиданное: сжав кулаки до боли, видя красные круги перед глазами, напрягая все мускулы крепкого почти восемнадцатилетнего тела, Александров уже ринулся с криком «Подлец» на своего врага, но вдруг остановился, как от мгновенного удара.

      Покорни, удивительно быстро повернувшись, кинулся изо всех сил в бегство. Некто, там, наверху, заведующий небесными световыми эффектами, пустил вдруг вовсю лунный прожектор, и глазам Александрова внезапно предстало изумительнейшее зрелище. Давным-давно, еще будучи мальчиком, он видал в иллюстрациях к Жюль Верну страуса, мчащегося в легкой упряжке, и жирафа, который обгоняет курьерский поезд. Вот именно таким размашистым аллюром удирал с поля чести ничтожный Покорни. Александров кинулся было его догонять, но вскоре убедился в том, что это не в силах человеческих. «Не швырнуть ли камнем в его спину? Нет. Это будет низко». Так и бежал он потихоньку за Покорни, пока тот не остановился у своей дачи и не открыл входную дверь.

      – Трус, хам и трижды подлец! – крикнул ему вслед Александров.

      – А ты сволочь! – ответил Покорни, и дверь громко хлопнула.

      Четыре дня не появлялся Александров у Синельниковых, а ведь раньше бывал у них по два, по три раза в день, забегая домой только на минуточку, пообедать и поужинать. Сладкие терзания томили его душу: горячая любовь, конечно, такая, какую не испытывал еще ни один человек с сотворения мира; зеленая ревность, тоска в разлуке с обожаемой, давняя обида на предпочтение… По ночам же он простаивал часами под двумя тополями, глядя в окно возлюбленной.

      На пятый