Хэда. Николай Павлович Задорнов

ни на что, чем бы он вас ни ошарашил. Конечно, все суетились: что такое, откуда? Что случилось? Князь приехал всех этих земель. Приказ был: парадная форма, никакой иронии.

      – Угостили князя завтраком. Свозили на шхуну со всей семьей на вельботе, с гребцами в форме. Трапы выстлали коврами. Потом пир в храме Хосенди. Во дворе духовой оркестр исполнял Бетховена, потом из Верди, вальсы, польки. Соло на кларнете – Григорьев. Потом хор матросов исполнял военные песни. Юнкер Лазарев пел из «Риголетто». А потом грянули плясовую, матросы плясали «Камаринскую», и что они вытворяли – уму непостижимо. Я сколько служу – не видел ничего подобного. Наш Черный боцман плясал лихо, с бубном. Гости замерли. Матросы плясали без устали полчаса и, кажется, напугали японцев сильнее всякой артиллерии.

      – А княжна?

      – Настоящая аристократка. Заметно было, что ей нравилось.

      – А папаша сидел, словно его стукнули по голове.

      – Мы понять не могли, почему он недоволен, – продолжал Шиллинг. – Только потом узнали, что причина не в том, на что мы подумали.

      – Так где же этот князь? – спросил Можайский.

      – Князь сегодня уехал в город.

      – Домой?

      – Да. Уехал довольный. Сказал, что очень понравилось. Благодарил адмирала почтительно.

      – Как равный равного?

      – Нет, пожалуй, как высшего. Они подчеркивают, что Путятин – посол императора.

      – А дочь уехала?

      – Нет, дочь его осталась.

      – Она здесь? – изумленно воскликнул Можайский.

      – Ах, Саша…

      – Где же она?

      – В храме…

      – В котором?

      – За рисовым полем, где бонза Фуджимото. Там с ней и ее дамы. Князь пояснил, что оставляет дочь, чтобы она тут изучала западную живопись и музыку.

      – Но это уже не Афонька, господа! – сказал Сибирцев.

      – Вот это сюжет! Но вы, господа, хоть разговаривали с княжной? – спросил Можайский. – Ты, Николай?

      – Да. Она естественно держалась, любезно говорила. Отвечала всегда находчиво.

      – Барон их всех рассадил очень удачно, – подхватил юнкер Корнилов.

      – Когда концерт закончился, княжна поблагодарила адмирала и поклонилась ему почтительно. Евфимий Васильевич спросил, понравилось ли, как юнкер Лазарев исполнял арию, ответила, что да. Я спросил, хороша ли западная музыка. «Да, очень». – «Верди? Берлиоз? «Турецкий марш» Моцарта? Что больше всего?» Вдруг она мне отвечает по-русски: «Камаринская».

      – Ей понравился Григорьев с кларнетом и как прыгал Черный боцман, – сказал Мусин-Пушкин.

      – Переводчик сказал, что их восторг трудно выразить. Еще князь хотел посмотреть европейский барабан… А потом спросил, где карусель. Ну мы: домо сумимасэен…[24]

      – Сегодня, когда гости уехали, со свежими сплетнями явился в храм Татноскэ. Сказал, что сначала князь испугался духового оркестра…

      – Погодите, барон, – заговорил Зеленой, – уж теперь я доскажу. Это я с ним говорил. «Почему князь уехал? Мог бы еще погостить? Почему поспешил?

24

Извинились.