Славянский «базар». Сергей Зверев

песенку про «голубой вагон». Мальтинский закрыл шушарку на ключ и спустился на второй этаж заводского корпуса, тут пахло свежесваренным столярным клеем, краской.

      – Ищешь кого, Борисович? – вяло поинтересовался зэк со стажем, он неторопливо растирал флейцем столярный клей по сосновой доске.

      В зоне шерстяных принято было называть уважительно – по отчеству, хотя и на «ты». «Вы» говорили только ментам.

      – Карла найти надо.

      Старый зэк обнажил в улыбке редкие, прокуренные, пропитанные чифирем до коричневого цвета зубы.

      – Он там, – и показал пальцем на отгороженную от остального цеха боковую комнатку. Двери разрешалось ставить только в шушарках, как и замки. Комнатку от посторонних глаз прикрывала ситцевая занавесочка.

      Карл даже не повернул головы, когда Мальтинский вошел в маленькую комнатку. Смотрящий лежал на новеньком матрасе и, разминая руку, гонял в пальцах две монетки.

      – К хозяину ходил… – процедил сквозь зубы законный, – один раз сходишь, второй, а потом братва может и не понять.

      – Не сам же ходил. Вызывал.

      – Чего хотел?

      – Карл, – в голосе Мальтинского послышалась мольба, – выручи.

      Семен Борисович знал, что просить на зоне нельзя, особенно у тех, кто сильнее тебя, но выхода не оставалось. Карл зевнул и сел на матрасе.

      – Кажется, тебя прижало.

      – Пошли ко мне.

      Другого человека и в другое время Карл бы послал куда подальше, но Мальтинского он уважал. Вскоре они уже сидели в шушарке. Семен Борисович поставил на письменный стол стул, залез на него и принялся отворачивать панель. Карл сидел, закинув ногу за ногу, и ничему не удивлялся. Наконец Мальтинский спустился с высот и положил на стол газетный сверток.

      – На волю передать надо. Моему компаньону в Москву.

      Карл не притрагивался к свертку.

      – И записку еще передать надо. Я заплачу, но деньги у меня там, в Москве.

      Смотрящий с безразличием на лице потянулся к свертку, приоткрыл край газеты и тихонько присвистнул.

      – Круто.

      – Это не мое.

      – Я не хочу знать, чье, – отрезал Карл, по его глазам Семен догадался, что тот прекрасно понимал, чьи это деньги.

      – Передашь? – выдавил из себя Мальтинский. – Иначе мне не жить.

      – Записку пиши.

      Карандаш плясал в непослушных пальцах, на листке, вырванном из тетради, Мальтинский выводил слово за словом. Перечитал, поставил подпись и вытер вспотевший лоб. Сложенную пополам бумажку протянул Карлу. Тот отрицательно покачал головой.

      – Ты что, не знаешь, как маляву пишут?

      Мальтинский растерялся, от волнения он позабыл все, что знал.

      – Нитки и иголка у тебя есть?

      – А… – тут же вернулась память.

      Мальтинский густо прошил записку грубой дратвой, завязал надежный узелок и перекусил нитку.

      – Мне чужие секреты знать не обязательно, – ухмыльнулся Карл, опуская записку в карман, – через неделю все будет у твоего приятеля.

      – Он и заплатит, –