Жизнь как жизнь. Виктор Рябинин

у молодёжи уделялось куда больше внимания, несмотря на половой признак и отклонения в творческом развитии подростка. А до многого и своей рукой дотягивались без подсказки со стороны. У меня до сих пор школьный глобус на антресолях пылится. Зато как в полную силу вошёл, вся родня нарадоваться не могла, пока с бригадиров не попёрли. Не по силам взял, считай, за председателя поработал. Да и завистники со всех сторон обкладывают. Взять хоть кума Михаила. Говорит как-то:

      – Кузьмич! На кой хрен тебе этот рубероид? Чего пуп надрываешь, если ты уже в дачном деле преуспел?

      Спрашивает и скалится, будто забыл, что праздники на носу, или не помнит, как мы с ним на Восьмое марта за подобный кирпич дня три друг друга не видели, хоть за одним столом сидели? Не понимает человек добра. Да и не уважаю я Михаила. Ведь если что и выгонит, то с такой насмешкой угостит, что всякий раз дома тайком от жены добирать приходится. Правда, тут толком-то не затаишься. Моя Катерина, что твой Трезор на рубежах отечества. Только носом поведёт, а я уже суток трое в отдельном углу ночлежничаю и никаких женских долгов не получаю. Даже по утрам за столом, не говоря уже о десерте в ночное время. Однако терплю, раз по любви хомут на шею повесил. Ног и рук не распускаю. Разве что голосом, если в силе, намекну, кто в доме хозяин и на ком весь семейный уклад зиждется и достатком прирастает. К тому же, у этих инопланетянок волос долог, а ум короток, как ещё мой дед говаривал. Поэтому им всё прощается, кроме разве что уравнения в мужских правах, то есть не до зелёных соплей в недельный праздник потребления.

      А что домовитый и работящий я, словно конь в борозде, этого не отнимешь. Любое дело в руках кипит и парится. Хоть трактор разобрать, хоть сарай разворотить, да хоть в магазин по нужде сбегать, это мигом, это одна нога там, а другая уже дома. За мной и всей бригадой не успеть, если по своим местам всё назад расставлять. Тем более, что я самоучка и к любому предмету приложения имею влечение, словно к женскому полу, то есть до полной страсти, но при разумных обстоятельствах дозволенности. Моя так и говорит:

      – За сорок перевалило, плешь пробивается, а всё кобель кобелём.

      Так ведь как волка не корми, но чужая овца всегда слаще. Да и что за мужик, если нет тяги к обслуживанию побочного инвентаря, который сам в руки просится? Просто медицинская аномалия развития или механик без ключа. А моя, хоть и медсестра, своё твердит:

      – Если хоть раз доподлинно узнаю, убью!

      Как же! Так я всю правду и выложил, если не в бреду. А что сплетни и доносы, так это для меня, что твой курс доллара, всё до фонаря и до фени. При своём исправном хозяйстве и правильной политике внешних сношений нашего брата не скоро под лавку загонишь. Да не в столицах и живём, по судам не бегаем, киллеров не нанимаем.

      Правда, дом почти что в городе стоит, хотя и приписан к сельской местности. Взгорок перевалил, тут тебе и остановка городского транспорта. Все условия жизни, считай, рядом. В прежние времена застоя перестройки, когда пиво на разлив вместе с отливом за любым углом было, я не один килограмм вяленого леща к бочкам перетаскал, благо река под боком. Теперь не то! Не лезет пиво при рыночных отношениях, но без душевной очереди. То же и водка. Так и смотри, чтоб не отравиться самопальным разливом под иноземной наклейкой. Говорят, мол, оберегай себя магазинным товаром, но ведь и сэкономить почём зря из-под полы хочется.

      Я тут раз с таможенного спирта, который друг с границы привёз, уже и отходить засобирался. Ещё до обеда посинел, в ногах путаюсь и родину не узнаю. Словом, полная контузия мозговых придатков и всего мозжечка. Спасибо, тот же Михаил домашней настойкой для притирания от лютой смерти спас. Чистило меня дня два по всем законам прикладной медицины. Думал, на всю жизнь в лопухах прописался. Но всю отраву выгнало, и мы с кумом весь его накопленный за год шифер спустили за неделю для закрепления лечения. Да и сосед Степан, дай бог ему здоровья, нам сверх прочего ещё дня три доской помогал. Правда, они с Михаилом потом слегли, вроде как с простудой. Дело-то под осень, и на голой земле валяться уже на любителя, но я твёрдо на ноги встал, как дуб. Жена с сыном час от ивняка отодрать не могли. Вот так я и спасся, хотя Катерина тогда чуть меня не прибила до смерти своей умелой медицинской рукой, как мне соседи доложили, когда я полностью оклемался и на работу себя в целости донести смог.

      Из-за недопонимания значения водного баланса в теле мужика, который по науке на все 90 % состоит из жидкой субстанции, словно хороший огурец, у нас с женой случаются дебаты, вплоть до крика с её необузданной стороны. Зато после диспутов и битья посудо-хозяйственного инвентаря с прицелом на меня, начинаем жить душа в душу, как молодожёны в медовый месяц, но без свидетелей. Возвышенно и уважительно! Бывало, она меня раз по десять на дню спрашивает:

      – Василий Кузьмич! Когда мои глаза вас в упор перестанут видеть в нашем доме?

      И я в ответ, как по писаному:

      – А не пойти ли вам, Катерина Максимовна, к такой-то матушке. Небось, заждалась старушенция, все глазоньки выплакала, высматривая вас.

      Вот так поговорим с час из разных углов, и она к родителям за советом, а я на рыбалку с ночёвкой. Но осенью на реке не особенно разгуляешься.