Кёсем-султан. Дорога к власти. Ширин Мелек

не перебросилась, и сказать ей: «Давай обменяемся подвесками и начнем дружить!» Или можно? А если все-таки нельзя, то как можно иначе?

      Этого Кюджюкбиркус не знала. У Шветстри не было подруг, да и не могло быть, тетя Джаннат денно и нощно твердила о том, что у хорошей перчатки не может быть ничего собственного, в том числе и подруг. Только воля богини, только те, кто ей угодны – или же неугодны. Ничего личного. Ничего лишнего. Тетя Джаннат была абсолютно права, и Шветстри старательно исполняла все требуемое, стремясь сделаться хорошей перчаткой. Да, но теперь-то она не Шветстри уже, а Кюджюкбиркус! И тетя Джаннат далеко, а Кёсем близко. И в глазах Кёсем как раз неумение Кюджюкбиркус заводить подруг и мешает последней занять достойное место, а значит, и стать по-настоящему хорошей перчаткой!

      Такое положение дел следовало исправить, причем немедленно – хорошая перчатка не может не уметь чего-то настолько важного. Для богини, конечно же, важного, а то, что при этом упрочится и положение самой перчатки, – ну так это само собой разумеется, богиня заботится о покорных ее воле. Надо срочно научиться заводить подруг. Но как это сделать?

      – О, вот ты где! А мы тебя ищем, ищем!

      Мейлишах и ее блеклая приятельница – как же ее зовут?.. – Гюнай, кажется. Отыскали, доставучие. А Кюджюкбиркус казалось, что она так хорошо спряталась, чтобы посидеть и как следует подумать в одиночестве, найдя такое укромное местечко между высоким розовым кустом и стеной, в тени нависающего балкончика, никто и не догадается заглянуть…

      Догадались, неймется им.

      – Ты была великолепна! Даже я на какой-то миг поверила, что это вовсе не ты.

      Глупая Мейлишах! Нашла чем удивить. Конечно же, Кюджюкбиркус великолепна, она не может быть иной и сама это знает, богиня не выбирает в свои служительницы абы кого, на то она и богиня. И не какой-то там ничтожной гедиклис оценивать ее избранниц! Следовало бы поставить доставучую дуреху на место, осадить как следует, чтобы на будущее неповадно было.

      Но Кюджюкбиркус не ответила резкостью, хотя и могла бы. И не ушла молча, как поступила бы еще неделю назад. И не только потому, что хорошей перчатке не пристало выставлять напоказ свои истинные чувства, у хорошей перчатки вообще не может быть каких-то там собственных чувств, кроме желания правильно истолковать волю богини и всеми силами послужить ее исполнению. Просто в голову ей пришла удивительная мысль – а вдруг эти девочки, сами о том не подозревая, как раз и являются ответом на ее просьбу? Что, если они здесь не просто так, а посланы самой богиней? Она тут всю голову сломала, как завести подружек, – и вот приходят две и сами навязываются. Нет, такое не может быть совпадением!

      И поэтому Кюджюкбиркус улыбнулась пришедшим так, как учил папа-Ритабан улыбаться зрителям в самых богатых одеждах, – радостно и доверчиво, словно всю душу в эту улыбку вкладывая. И даже подвинулась, втиснувшись в самый угол и оставив на длинном цокольном камне достаточно места, чтобы могли устроиться