Ревнивая печаль. Анна Берсенева

его дыхание касается ее воспаленных щек.

      А поверив, заплакала так безудержно, с такими горькими всхлипами, как будто разлука еще только предстояла.

      – Милая, прости меня, – повторял Митя, ладонями вытирая ей слезы. – Это только оттого, что я так долго был без тебя, я же еще привыкнуть не успел, что ты со мной… Я не должен был сейчас без тебя уезжать, как же я мог ничего не чувствовать!..

      Он присел перед нею на корточки, как делал это, когда она была маленькая, а он взрослый, на пять лет старше, – и держал ее за руку, заглядывая в заплаканные глаза.

      – Мить, это ничего, ничего, – всхлипывала Лера. – Не обращай внимания. Мне же тридцать лет, я же уже взрослая, самостоятельная, меня не надо за руку водить…

      – Взрослая, взрослая. – Он улыбнулся. – Но я не должен был тебя оставлять, я это так ясно почувствовал, если бы ты знала! Это каждый день нарастало, во всем, и в музыке больше всего… В Шестой симфонии. Она вообще страшная, у меня это с детства осталось, когда впервые ее на пластинке услышал, года в два. Мама рассказывала – плакал, говорил: выключи страшную музыку!

      Митя снял наконец плащ и сел в кресло, посадив Леру себе на колени.

      – Но ты мне говори, хорошо? – сказал он. – Ты не обижайся, но я же в самом деле не привык, что не один. И я, когда работаю, ведь мало что замечаю. Ты мне просто говори: хочу то, не знаю что, – и я сделаю. А я так хотел, чтобы ты приехала…

      – А мне почему не сказал, Митя? – укоризненно спросила Лера. – Разве я не приехала бы, если бы знала?

      Он улыбнулся.

      – Видишь, какие мы оба оказались стеснительные. Я думал: невозможно требовать, чтобы ты все бросила и приехала по моему капризу. А ты…

      – А я думала, что тебе не нужна, – тихо сказала Лера, прикладывая его руку к своей щеке с горячими дорожками высохших слез.

      Они сидели в молчании снежной мартовской ночи, прислушиваясь к дыханию друг друга, и каждый сдерживал собственное дыхание, чтобы оно не мешало слушать.

      – Мам, я тебе мимозу в подарок нарисовала! – услышала Лера.

      Оказывается, воспоминания промелькнули в ней так мгновенно, что, несмотря на их отчетливость, все они уместились в промежуток между двумя Аленкиными фразами.

      – Спасибо, – улыбнулась Лера. – Ты помнила, что у меня день рожденья?

      – Нет, – честно призналась Аленка. – Я забыла, но мне бабушка сказала, и Митя – и я вчера нарисовала. Домой придем, я тебе подарю.

      Музыка в кабинете затихла, и Митя вышел на кухню.

      – Ты закончил? – взрослым голосом поинтересовалась Аленка. – К бабушке пойдем?

      – Вы пока вдвоем с мамой пойдете, хорошо? – ответил Митя, садясь за стол. – А я потом приду, к обеду. Мне еще позаниматься надо.

      – У тебя не получается? – сочувственно заметила Аленка.

      – Получается, но не совсем так, как мне хотелось бы. – Митя улыбнулся ее серьезному тону. – И еще мне надо кое-что послушать.

      – Ты позанимаешься, послушаешь музыку, потом мы пообедаем, а потом? – не отставала девочка: она