Фантазерка. Наталья Нестерова

На улицу не выпускайте, там их не поймаешь. Чего расселись? – другим голосом спросила Лена мужчин, помня о новой политике. – Идите, припадайте к историческим корням.

      Не поняв ни слова, Антон и Андрей потянулись за Леной.

      В комнате возвышались холмики старого барахла, валялись раскрытые чемоданы и пустые коробки. Марина сидела на корточках у окна. При их появлении встала и протянула Андрею альбом:

      – Только посмотри!

      Он первым делом захлопнул альбом, смяв папиросную прокладку, жалобно хрустнувшую, посмотрел на обложку, присвистнул. Потом открыл на странице, которую держала пальцем жена, не отпуская альбом из своих рук.

      – Видишь? – спросила Марина.

      Среди изображений, под которыми стояли даты позапрошлого века, выглядевшие не как фото, а литографиями, произведениями художника, была одна – женщина в старинном платье, с тонкой талией и лицом очень похожая на Марину.

      – Кто это? – спросил Андрей.

      – Понятия не имею.

      – Так мы из благородных, – перелистывая альбом, подсунутый женой, сказал Антон. – «Балгей» – прочитал он. – Мы из немцев или прибалтов?

      – Это скорее название фотоателье, – заглянул ему через плечо Андрей. – Фамилия хозяина Балгей и адрес: угол Караванной и Большой Итальянской, дома восемнадцать – тридцать семь, Санкт-Петербург. Под другими фото тоже оттиски фотомастерских.

      Какое-то время они молча листали альбомы.

      Пожелтевшие снимки, особенно дореволюционные, были прекрасны. Мужские военные персонажи стояли, придерживая одной рукой саблю на боку, другой опираясь на высокую подставку, штатские сидели в резных креслах и по серьезной значимости облика тянули на министров. Женщины – как на подбор красавицы. Их портреты в овале, окруженном легкой дымкой, можно было рассматривать часами. На групповых семейных фото наряженные дети разных возрастов на коленях у родителей казались настолько спокойными, что не верилось, будто они способны носиться и шкодить, как обычные.

      Потом пошли снимки белогвардейцев и красноармейцев и народа попроще – мужчин в ватниках, женщин в скромных юбках-блузках с косынками на головах. Появились фото не из ателье, а сделанные на улице, в каких-то учреждениях. Далее шли довоенные и послевоенные снимки. С трудом опознали Эмилию – худенькую брюнетку, снимавшуюся то с одним, то с другим военным.

      – Кто из них ваш дедушка? – спросила Лена.

      – Не знаю, – огрызнулся Антон.

      Как и на Марину, фото действовали на него удручающе.

      – У меня такое чувство, что я виновата перед всеми этими умершими людьми, – сказала Марина. – Они наши предки, а мы даже имен не знаем.

      – Спасибо Эмилии! – злился Антон. – Сделала нас Иванами, родства не помнящими.

      – Мы и не стремились помнить, – справедливо заметила Марина. – Про деда знаем только, что погиб на войне, твоему отцу было три года, а мама и вовсе родилась, когда он на фронт ушел. Вот, смотрите, Эмилия с детьми. Это, наверное, и есть наши родители.

      «Которые также не стремились